Шарахнулись — от всего этого бесстыдного, все наглеющего закостенелого политического авантюризма — Слабые и Порядочные! Несмелые! Уставшие бороться!

Кинулись — на услужливо придуманную злыми устами «землю предков»!

Попрятались по разным высоко… И низкоширотным метео- и радиостанциям… Нырнули в осатанелость бесконечных хобби — от покорения Гималаев до сбора спичечных этикеток…

Попрощались — с бутылкой или с трезвой слезой? — со своими мечтами… С надеждами на счастье детей! И отказались рожать их, заводить семьи! Утешать себя иллюзиями дожить до глубокой старости — «в окружении большой и счастливой семьи, с внуками и правнуками!»

Спились… Сдались… И поставили крест на самих себе!

С сухими, горячечными глазами перечеркнули свое будущее! И, как на погосте, перекрестились за всю вину свою! Пусть за малую… Пусть за бессильную… Но вину!

Вину! Перед землей своих отцов… Перед землей своего народа!

Александр Кириллович сидел, закрыв лицо тяжелыми, трясущимися руками. Кто-то пытался отвести их, но они были, как каменные.

«Но они… Забыли! Что даже один человек… Даже целое поколение! (Пусть и одно, или два!..) Не в силах остановить… Удержать! Сломать — саму природу тысячелетнего народа!!!

Народа с его естественной, генетической памятью! С вековым характером! Со сложившимся единством языка и культуры! С естественной правдой… Правдой простой, земной человечности!»

Корсаков опустил руки… Открыл глаза, замутненные невольной, старческой влагой. В большое окно било жесткое, холодное, сильное солнце.

По лицу Александра Кирилловича — мгновенно и явственно! — проступила коварная бледность… Глаза потухли! Голова, чуть качнувшись влево, начала теперь заваливаться вправо… И вперед.

Логинов бросился к нему, схватил его холодеющие руки.

— Сыновьями своими… Расплачиваемся! — строго и раздельно выговорил Александр Кириллович. — А кто виноват? Мы? Я?

Логинов не слышал, не понимал, как оказались рядом Февронья Савватеевна, Галя… Как кто-то звонил в «скорую»…

Перед его глазами стояли только что… еще недавно темные от гнева… Глаза Александра Кирилловича!

И так же угрожающе, с каким-то другим значением звучали его слова:

«Сыновьями своими… Расплачиваемся! — билось в его мозгу. — А кто виноват?»

Логинов неотступно следил за побелевшими веками Корсакова. И несмотря на всю обычную, суматошную возню около больного… И после того, как замелькали белые халаты «скорой помощи»… Входили и выходили люди… Быстро опробовали и всаживали в белую, почти голубую руку холодные иглы шприцев… Перед глазами названного сына старика, перед Логиновым, были только его, — старика Корсакова! — почти птичьи, серые опущенные веки…