— Ну, как отдыхается? — спросил батя.

Дима глянул на него мутными глазами, и Петр в который раз напомнил себе, что был прав, когда уговорил жену не ездить с ним.

— Не думаю, что у меня вид отдыхающего, — пробормотал тот в ответ, принимая вертикальное положение.

— Именно на отдыхающего ты и похож. И отдыхаешь ты, судя по виду, уже дней восемь-девять. Что называется, без перерыва на сон и обед, — съязвил Петр.

— Как мама?

— Как и любая нормальная мама в данной ситуации — переживает за великовозрастное чадушко.

Парень скривился и опустил ноги на пол.

— Ой, бать, давай без архаизмов, ладно?

— Ладно, — согласился тот. — Я у тебя вот что спросить хотел. Долго ты еще намерен себя жалеть? Упиваться своей обидой?

— Бать, не начинай! Без тебя паршиво…

— Что тебе паршиво — это и так ясно. По роже видать, уж ты не обессудь. Да только паршиво тебе не от жизни, да уже не от обиды на весь белый свет, а от выпитого вчера. Пили ведь водку, если не ошибаюсь, а запивали пивом, чтоб наверняка пробрало, ага?

Дима бросил на него тяжелый, словно булыжник, взгляд.

— Да не смотри ты на меня так, — усмехнулся уголком рта мужчина, — ты мне ответь: твоя мать для этого всю свою жизнь положила, ради этой козы, на которой ты, слава Богу, не женился?

Дима открыл, было, рот, чтоб ответить. Да не просто, а сказать что-нибудь этакое, чтоб в другой раз отчим не лез, куда его не просили. Но мужчина тихо и спокойно продолжил, а интонация его голоса была такая, что пасынок счел за благо промолчать:

— Ей на тебя плевать! Она уже новое платье заказала, да к свадьбе готовится. О тебе и не вспоминает. А где твоя гордость? Вместо того чтоб трезво идти к своей цели, ты решил всё спустить коту под хвост? Или позабыл, о чем мечтал?

— Нет у меня ничего. Ни гордости, ни мечты. Ты что, не понимаешь, что мне ничего не нужно без нее?

— Ха! Да если она увидит тебя вот такого красавца, то тогда уж точно решит, что правильно поступила. А вот если ты добьешься чего-то в жизни, достигнешь своей цели, несмотря на то, что пережил страшную потерю, вот тогда она поймет, что променяла тебя на хрен собачий. Еще как пожалеет!

— Плевать, что она там подумает, — пробормотал Дмитрий, вновь заваливаясь на кровать.

Петр посмотрел на него, вздохнул и пошел к двери. Уже взявшись за ручку, он обронил через плечо, небрежно так, но эти слова будто плетью хлестнули по самолюбию парня:

— Значит, я ошибался, когда говорил твоей матери, что у тебя есть внутренний стержень, — и с этими словами был таков.