Благородные дамы верхом не ездят. Благородных дам носят в паланкинах. Но в доме у капитана паланкина не было. Можно было нанять, но тогда нужно преодолеть расстояние до постоялого двора и преодолеть его придется пешком, а по такому снегу это сложно сделать. Да и верхом Елень привычней.

Дежурившие у ворот академии помогли спешиться дамам, а потом попросили назвать имя и цель визита…

Кто бы мог подумать, кто бы мог только представить, что свое имя и ранг ей придется назвать из-за умирающего политика?!

— Я госпожа Фао Елень…, — и тут женщина запнулась, а потом продолжила с высоко поднятой головой: — наложница капитана магистрата Ким Соджуна, единственного сына министра финансов Ким Хогёна. Мне нужно встретиться с главой академии по поводу сына, Ким Чжонку, обучающегося в Сонгюнгване. Вопрос личный и не терпит отлагательств.

Служащие переглянулись и проводили госпожу в главный корпус, где принимал глава академии. Тот встал из-за стола и поприветствовал женщин. Елень объяснила цель визита. Глава заахал, заохал, отправил за Чжонку. Елень было неприятно находиться в обществе этого мужчины, который смотрел на нее масляными глазками, и тем более ей не нравилось, как он смотрел на Сонъи, поэтому женщина простилась с ним и вышла на крыльцо.

На улице было хорошо. Всю ночь выла вьюга, а под утро метель успокоилась, потеплело, а как солнце выглянуло, так и зазвенела счастливая капель. Снег набряк влагой, потяжелел, осел. Он слепил глаза, и, оказавшись на крыльце, женщины зажмурились и повернулись спиной к дороге, ведущей к корпусам.

— Матушка, вы думаете, старый господин умрет? — тихо спросила Сонъи.

Елень стряхнула с юбки капли, упавшие с крыши; темное пятно, разрастаясь, поползло в стороны. Таким же образом что-то нехорошее разрасталось в груди, нарывало, как чирей. Душу терзало какое-то не то предчувствие, не то томление от чего-то неясного и необъяснимого. Елень вдохнула поглубже.

— Кто ж знает? — проворчала и тут же опомнилась: она не оговорила сроки отсутствия Чжонку.

— Постой здесь, я сейчас, — и с этими словами зашла в дом.

Сонъи осталась одна на крыльце. Девушка спустилась со ступенек и встала, повернувшись к солнцу лицом. Смерть старого политика ее не пугала, хотя и радости не доставляла. Вот только Чжонку, должно быть, расстроится, да и капитан тоже.

Тут она увидела бегущих в ее направлении людей. Девушка подставила ладонь над глазами, чтобы рассмотреть их, и первого узнала без труда.

— Чжонку!

Юноша подбежал, и тогда Сонъи опустила руку. Чжонку, узнав ее в последний момент, — ему сообщили, что приехала наложница отца — опешил. Она, щурясь от солнца, улыбалась, глядя на него. А Чжонку, испугавшись, сам не зная чего, вдруг оглянулся. Девушка проследила за его взглядом. Краска схлынула с румяного лица, в глазах мелькнуло отчаяние и боль. Сонъи шагнула назад. Чжонку, заметив такую реакцию, прыгнул к ней, и она вцепилась в него обеими руками, прячась за спину. Мингу, белый как полотно, опустил глаза.