Старик готов был услышать просьбу госпожи и даже приготовил ответ, но странная аристократка ни о чем не просила. Угостила внучка вкусными пирожками, да ушла со своим слугой. А на следующий день вновь оказалась перед лавкой горшечника. Она подошла и протянула деду старую потрепанную книжицу. Мастер открыл книжку и узнал ее. Хоть глаза и утратили былую зоркость, но содержание этого старого дневника он помнил наизусть. Высохшие руки скользили по желтым полустёртым страницам, а душу омывало волнение. Старик поднял на женщину глаза, затуманенные слезами.

— Откуда… откуда у вас это? — только и смог он произнести.

И Елень рассказала о старой гончарной мастерской, о деде капитана Соджуна. Мастер оживился, быстро собрался и возжелал увидеть мастерскую своими глазами. Елень пригласила идти за ней и стала показывать путь. Несмотря на внешнюю дряхлость старика, шел он быстро, споро переставляя клюку, на которую опирался. У ворот поместья замер, что-то прошамкал беззубым ртом и прошел за госпожой.

Мастерская произвела на него странное впечатление. К удивлению хозяйки, дед прекрасно знал, как мастерская выглядит, где что лежит, словно был здесь когда-то.

— Как зовут хозяина этого дома? — вдруг спросил старик.

— Ким Соджун, единственный сын министра финансов Ким…

— А как зовут… вернее, звали предыдущего хозяина? — перебил дед.

— Его фамилия Чон.

— Чон Сынги. Великий мастер-горшечник! Вот кто создавал шедевры.

Елень растерялась.

— Вы знали его, господин…, — и тут она запнулась, имени старика она не знала.

Тот улыбнулся и, чуть склонив голову, представился:

— Чон. Чон Сэчан.

Елень уставилась на него, а тот, словно не замечая ее пристального внимания, оглядывал мастерскую, и морщинистое лицо озарялось улыбкой.

За чаем Елень узнала всю историю старого мастера. Дед Соджуна приходился Чон Сэчану родным дядей по отцу. Два брата были славными мастерами. Их имена знали и при дворе. Но из-за чего-то братья рассорились, и после смерти отца старший собрал свою семью и уехал куда-то в провинцию, а младший остался в Ханяне.

— У моего отца была такая же книжица, он берег ее пуще зеницы ока. Но однажды по неосторожности выболтал о таящих в ней секретах гончарного дела. Проснулся поутру, а книжицы уже не было. Я же содержимое наизусть помню, потому как он заставил меня выучить все, будто знал, что нам не сохранить записи. Отец до самой смерти лепил горшки для аристократов. Лепил сам, учил меня.

— Не знала, что у капитана есть близкий родственник, — проговорила госпожа, разливая чай.

— Какой же близкий? Он мне… племянник двоюродный, а уж если взять моего внука и сына капитана, то и вовсе седьмая вода на киселе! Таким родством не кичатся!