— Вам меня жаль даже не как классной, а как матери. Я знаю, что вы в курсе моих отношений с женщиной, что меня родила. Отчасти я ее даже понимаю, она сейчас за таким дядей замужем, что ей проще быть бездетной. Я ведь сначала думала, что, если вытащу на красный аттестат, она одумается. Ну, типа, дочка простая и дочка с красным аттестатом — разница всё ж есть. А ей пофиг. Ну и флаг ей в руки, барабан на шею! Обидно только… Папа… А что папа? Кому-то нужно работать. Он не от хорошей жизни подался в Выборг. Там он востребован как высококлассный специалист с нехилой такой ЗП. Вовремя подсуетился — сейчас бизнесмен. А мне Выборг не нравится. Я там честно училась целый год в лучшей школе. Повеситься хотелось каждые три часа! Уговорила… Папа разрешил домой вернуться, но чтоб ни-ни… А мне пятнадцать. И никого рядом, кроме таких же отвергнутых подростков. «Ни-ни» закончилось разбитым сердцем и потерей невинности. А потом…

Но договорить не успела… Сама, не зная, не понимая, изливала душу, швыряя обоюдоострые фразы, не родным маме или папе, а чужому человеку, своей классной, обыкновенной училке, на которую — в принципе, как и на прочих — смотрела сквозь пальцы. Человеку, у которого таких как Карина больше сотни! Зачем классной всё это?

А Елена Николаевна вдруг поднялась и, наклонившись, обняла несчастного ребенка, прижав к своему плечу взлохмаченную мокрую голову с путаными мыслями, с обидой, с болью, рвущей душу.

— Девочка ты моя хорошая, — тихо сказала учитель, погладив Карину по спине.

Она еще могла сдержаться и даже попыталась освободиться из объятий, но вдруг протяжно вздохнула и зарыдала… И рыдала долго, протяжно подвывая, не в силах больше держать маску безразличия, прижимаясь к теплому плечу своей классной. А та гладила по спине и всё что-то говорила и говорила, успокаивала и успокаивала…

Стукнула входная дверь, но Карина этого не услышала. Тимка, нагруженный пакетами, остановился в коридоре. Мама покачала головой, и парень, поставив пакеты, прикрыл дверь на кухню. Елена Николаевна чуть отстранилась, заглянула девочке в глаза.

— Ну всё! Китаянка чистой воды! И так-то опухшая! Карина, хватит реветь, ну? — усмехнулась женщина.

— Это всё вы виноваты. Залезли в душу… — всхлипывая пробормотала Карина.

— Ну да! Конечно, все виноваты. Ой, девочка ты моя!

А девочка еще всхлипывала, размазывая слезы по щекам.

— Ну всё, всё! Иди умойся, а я ложки в морозилку положу, потом приложишь к глазам, чтоб отек убрать.

— Хорошо, — ответила ученица и ушла в ванную.

Елена Николаевна проводила ее глазами и вздохнула. Как помочь Карине она не знала.