Тимофей размахивался и бросал мячик. Граф, счастливо гавкнув, срывался за снарядом, хватал его зубами и весело бежал обратно. Тим забирал мяч и вновь бросал. И так по кругу раз за разом.
Дерево лавочки, за день напитавшись солнечным светом, теперь отдавало его людям. Ребята сидели в парке. Тимка уже успел расспросить о ноге, о самочувствии. Лера отвечала, что уже ничего не болит и спала она, как кирпич…
Это была ложь. Нога болела так, что мать даже не выдержала и дала снотворное, потому что дочь среди ночи уже скулила от боли. Наконец, Лера уснула. Ей снилось падение, но проснуться она не могла и вязла в своем кошмаре. А потом неожиданно перед глазами появилась широкая спина, и девочка ее узнала. Это был Тимка. Он нес ее куда-то, и кошмар отступил. Вот только сама Лера никогда не расскажет парню об этом. Да и зачем?
Вот так на него было удобно смотреть. Она сидела боком, вытянув ноги на лавочке. Уваров был почти на самом краю, ступни в бежевых носочках с кроликами иногда касались его твердого, как доска, бедра, и тогда Соколова пыталась отодвинуться. Тимка делал вид, что не замечает этого, однако всё видел и всё чувствовал. Она же смотрела на него, смежив веки, словно и не на него глядела.
Уваров был в черном худи, черных джинсах. Прядки светлых волос выглядывали из-под капюшона. Лицо было уже загоревшим до красивого бронзового оттенка, и, наверно, из-за загара такими пронзительными казались голубые глаза. На правом запястье парень носил широкий плетеный кожаный именной браслет. У Никиты был такой же. Лера даже посмеялась, дескать, парные браслеты у парней. А это был подарок на 23 февраля от мам. Те верили, что мальчишки всю жизнь будут дружить. Они даже заказывали странно: Елена Николаевна для Никиты, а мать Ника — для Тимки. На левой руке Уваров носил часы. Лера насмотрелась на эти часы вдосталь, пока вместе с Тимкой сидела в травме. Часы были так себе. Даже на вид казались старыми. И на стекле трещинка.
Тут у Леры прямо под ступней ожил Тимкин телефон, лежавший в кармане джинсов. От неожиданности девочка даже вздрогнула и попыталась подтащить к себе ногу, но Тим извлек телефон, переложил его в левую руку, а правую положил на щиколотку, и Лера замерла.
— Бать, что стряслось? — спросил он, не замечая того, как поглаживает многострадальную лодыжку. Лера смотрела на длинные пальцы и молчала. Даже через бинт она чувствовала тепло большой ладони. Чувствовала, как кольцо-оберег задевает бинт, но руку не отталкивала и ногу не одергивала.