— Не бойся. Всё нормально. Ты несильно ударила, — одними губами проговорил Тимка, так, чтобы только она услышала. Услышала и успокоилась. — Не бойся.

Кабинет директора. Бежевые стены, огромный стол овалом, портрет президента над креслом Федора Михайловича (прозвище у директора, конечно же, Достоевский). Марья Ивановна, старший специалист из детской комнаты полиции, сам директор, безопасник, завучи, Настенька, перепуганная маленькая мама, Лера, а напротив «пострадавшая сторона». Мать Страхова, здоровенная бабища в лосинах и широкой разлетайке, орала так, что закладывало уши. Ей раз сто уже сказали, что здоровью сына ничего не грозит, что он оскорбил девочку, и та в ответ ударила. Но у той будто фильтр стоял и отсеивал «ненужное», а «ненужным» было всё, кроме травмы ее собственного ребенка, которого «избили до полусмерти». Кричавшая женщина не верила словам ребят, которые указали Степана виноватым, не верила врачам «скорой», что отек быстро пройдет, а хрящ гортани не поврежден. А еще она не верила, что ее высокого сильного сына так изувечила какая-то пигалица, да еще и одноногая. Все здесь сидели, кроме Леры, стоявшей на одной ноге, и ее маленькой мамы, обнимавшей свою дочь за плечи.

— Что вы мне говорите? Если она боксер…

— Она не боксер, — в сотый раз на одной ноте повторил Александр Васильевич.

— …значит ей можно людей калечить? Ну ничего, ничего! Она еще сядет!

— Что значит сядет? — пробормотала Ксения Николаевна.

— А то и значит… Четырнадцать лет есть?!

— Гражданка Страхова, я бы попросила вас не раскидываться такими фразами, — холодно и будто равнодушно предупредила Марья Ивановна.

— А! И вы туда же! Вы за нас должны заступаться! Мы пострадали! Нас защищать, а не эту уголовницу! — вскинулась та.

— Я ни на чьей стороне. Я на стороне закона!

— А закон на чьей стороне? Вы ее защищать вздумали?

— Соколова виновата, что ударила вашего сына, но ваш сын ее спровоцировал, — напомнил безопасник.

— И чем же? Ишь, какая цаца! Слова не скажи!

— Послушайте… — попыталась вклиниться в разговор Ксения Николаевна, но Страхова не стала слушать.

— Да что тут говорить-то? Безотцовщина! Всё тогда понятно! — и мерзкая баба даже откинулась на спинку кресла.

Маленькая мама тут же вспыхнула:

— И что вам понятно? Что? Договаривайте! Что же вы? Только прежде, чем открыть рот, подумайте о том, сколько здесь свидетелей! Я привлеку вас к ответственности за клевету.

С этими словами Ксения Николаевна подошла к одному из стульев, на котором громоздились какие-то папки, сгрудила их на пол, а стул пододвинула дочери.