На последнем месяце службы балтиец Иона Веснин получил из Новин от дяди-крестного письмо-предостережение: «…так мы и живем, племяш-крестник: много нового, да мало хорошего. Один Вождь ушел, другой пришел, а жизня в деревне не становится краше. Все идет, как и допрежь в судьбине нашего довоенного жеребца-пробника – все по зубам да по зубам мужику…»

Нет, не внял намекам дорогого сродника самонадеянный балтиец, после демобилизации вернулся-таки и свои Новины, хотя многажды клялся-божился, что больше и ногой не ступит на родные стежки-дорожки. И вместо радушного одобрения односельчан бывший садовод встретил к себе холодок и откровенное осуждение:

– Все бегут сломя голову в город, а ты, такой-то ражий малец, по доброй волюшке рвешься в деревню, к земле и навозу.

А его любимая тетка-крестная, дядина жена Параскева-Пятница, даже всплакнула жалеючи:

– Крестник, ты забыл, что заповедовала твоя бабушка Груша и своем последнем слове к тебе. Штоб, пока не поздно, уезжал из деревни куда гляделки глядят, ибо при худом хозяине ретивая лошадь долго не живет.

Зато его родной дядюшка, несмотря на свои многократные отворотные упреждения, несказанно обрадовался приезду настырного племяша:

– Помни, крестник, за одного битого – двух небитых дают!

Для недавнего балтийца опять была «первая поворотная» весна с ее сиреневыми рассветами, беспричинными вздохами и тревожными ожиданиями. Но она не стала для него, как хотелось бы ему, вновь возрождающей. Когда надо было сажать яблони на речном угоре, на месте сгубленного его – «Ионкиного Сада», он лихо разъезжал на Дезертире, впряженном в таратайку. В ту весну в их болотно-лесной глухомани, с центром в Новинах, создавался не просто укрупненный колхоз, это было в его отсутствие уже трижды, но агроград, названный свыше в честь главного закоперщика гигантомании страны. Подгоняли под один, как ерничал новинский Данила-Причумажный, «лыковый обруч тринадцать нишших деревень». А само нововведение – «агроград» – припечатал метким словцом: «Аховград».

Чтобы придать видимость массовому очередному общественному движению, неуемный райкомовский корпус толкачей (по вывозке навоза, сбору золы, куриного помета, отелу, случке на фермах, севу, сенокосу, уборке – да мало ль разных дел в деревне!) своим мельтешением не только мешал живому делу, но еще и плодил вокруг себя местную тунеядь-порученцев, перепорученцев, наставников, ответственных, а то и плохо скрытых стукачей.

По возвращению балтийца со службы, в награду за верность к родной стороне, его тут же избрали освобожденным комсомольским вожаком. На что еще его дядя неодобрительно заметил: