Казалось, с чего бы ему так, изводясь, печься, если родная деревня сама отторгла его от себя, как прокаженного. А вот, поди ж ты, все эти годы флотской службы что-то точило, маяло его… Ох, и зараза ж эта родная сторонушка! И какой только фортель не выкинешь ради ее благополучия. В неуемную, горячую голову Ионы, даже страшно подумать, втемяшилась навязчивая идея: подвести временные часы судьбы. Решился просить о своей досрочной демобилизации. При этом, уверяя Верховное Лицо страны, что ничего, мол, страшного не случится для славных Вооруженных Сил в мирное время, если он, старшина первой статьи срочной службы, выйдет на гражданку на полгода раньше. Зато одна деревня, «стоящая на карачках» (так и написал!), окрепнет и встанет на ноги. А он, бывшей садовод, уже будущей весной снова посадит на солнечном угоре сад вместо сгубленного горе-правленцами…

Военный моряк искренне надеялся, что старый служака-рубака, взошедший на сугубо цивильный пост великой державы, правильно поймет и оценит его благие земные устремления. На такой доверительно-государственный разговор в письме он решился, видимо, по подсказке жившей в нем довоенной песенки из букваря: «Климу Ворошилову письмо я написал».

* * *

По возвращении балтийца из краткосрочного похоронного отпуска к себе в часть Иону Веснина вскоре вызвали в гарнизонный Особый отдел. Вернее, его туда отвел замполит, тщедушный капитан Карасиков, который всю дорогу, качая головой, тяжко вздыхал: «Это надо ж? Надо ж?» У старослужащего моремана от догадки аж заныло под ложечкой. Отдел, куда они, поспешая, топали, ведь неспроста называется «Особым» и пишется с большой буквы.

Ему помнилось, что родной военкомат прислал «телегу» о том, как он, бывший новинский Мичурин, за сгубленный правленцами его колхозный сад раскокошил дрыном окна в правлении…

Или и того хуже. Прислали досье на его деда покойника, в свое время известного на всё Мстинское приречье Мастака деревянных дел Ионыча. А самого́ мастера высочайшей руки заслали валить лес с темна до темна.

Лощеный черноусый майор-особист, свирепо сверкнув пенсне, в упор спросил, выборочно делая ударения на букве «а» и тыча в небо указательным пальцем:

– Кто вам пАзволил лезть в высшую инстанцию страны через голову свАих кАмандиров?

У балтийца сразу отлегло от сердца: одно дело – нарушение внутреннего Устава, другое – политическая авантюра.

А особист, входя в раж и тыча ему в лицо узнанным им письмом к Климу, продолжал осатанело стращать:

– А вдруг бы твоя пАсквильная пАчкотня, в которой ты выпячиваешь временные недостатки славной кАлхозной деревни, попала в руки наших недругов за рубежом? И особенно за Акеаном!