Мальчишка не выдержал и со страха прыгнул в пенистую быстрину переката, а та, подхватив его, словно оброненное птицей перышко, вынесла на шумящий падун, где безжалостно сурыхнула в кипящий котел Рыбной Пади. И уже под толшей воды он почувствовал, как больно ударило ему в уши, будто с двух сторон единым махом заехали ему здоровенными кулаками.

А когда горе-купальшик чудом вынырнул из всегда устрашающей его пучины, он испугался теперь уже увиденному берегу напротив. На месте старого глинища, где на выбор лежала яркими пластами матерая твердь, будто была впечатана в кряж Божьей десницей упавшая с неба семицветная радуга, раскручивались клубы жирного чада, дурманя все живое незнакомой удушливой вонью. Оглохший и перепуганный до смерти мальчишка, машинально гребя руками по течению, еще подумал тогда: «Так пахнет война…»

Даже сейчас, казалось бы через столько лет, гость от внезапно нахлынувших воспоминаний почувствовал во рту тот дурманящий запах войны…

– Шурка, камень-одинец Кобылья Голова – это и мое любимое место было удить, – словно по секрету, сказал рыбарь-гость своему крестнику, и тот с ответной доверчивостью прижался к нему, запрокинув счастливое лицо, как подсолнух к солнцу.

Данила Ионыч, чтобы скрыть свою растроганность встречей разлюбезных ему сродников, подзадорил их:

– А ну, поборитесь-ка, молодцы!

Гость же раскрыл лежащий на полу свой чемодан и стал спешно выкладывать из него все то, что вез себе на отпускную утеху у Теплого моря: транзистор в кожаном футляре на ремешке, складной спиннинг, коробку с японскими лесками и прочими рыболовными причиндалами.

– Раз помнишь своего крестного, и я тебя не забыл! – нарочито бодрым голосом объявил он, передавая подарки крестнику.

Шурка, ошалевший от привалившего счастья, уже было припустил домой, чтобы похвастать матери о своем щедром крестном, но его в дверях перехватила Параскева-Пятница, передавая ему в руки черную с ярко-красными разводьями шаль, которую только что перед этим подарил ей мужнин племянник.

– Глякось, какую красу-дивную привез твой крестный свой куме. Отнеси мамке подарок да передай ей, чтоб вечером приходила в гости. А я из твоей удачи испеку рыбников. – Она снова чмокнула любимца в его, видать, вкусную двухвихровую маковку, жужжа пчелой: – Удалец ты наш Бог-Данов! – И с теплотой посмеялась гостю. – А удалец он, как и огурец: каким уж задастся, таким и воздастся… С виду-то, как есть, Ивашка-дурашка, а приодень краше – сошел бы и за Иван-царевича!

Как только Шуркины пятки отбарабанили по крыльчинам в сенях: «Мамка, к нам приехал крестный!», тетка повинилась перед гостем за дорогой подарок, который она отдала: