– Юрий Абрамыч, ну что вы так на культуру наседаете? Хотите, чтобы одни ваши пляшущие обезьянки остались?

– А что, должны только ваши обезьянки плясать? – возразил Юра. – Извините, в свободной стране – свободная культура. Все точки зрения должны быть представлены. Пора к этому привыкать.

Прожженному либералу Сметанному ход рассуждений показался логичным, но с Юрой он больше напрямую контактировать не стремился.

Зато спектаклем занялся Цитрин – тогда модный среди Юриных друзей режиссер, с которым и сам Юра любил перекинуться кое-какими мыслями по поводу Шнитке или последнего романа Сорокина, которого Юра по старой памяти считал пророком и не осознающим своего подлинного таланта автором методичек для собственных сотрудников. Подробности постановки Цитрин не раскрывал, но обещал Юре, что будет «охуительно и с клоунами». Юра любил, когда охуительно и с клоунами – затем и пошел от нефтемагната работать в правительство, собственно, – поэтому в творческий процесс своего нового друга не вмешивался.

Теперь ему предстояло вместе с остальными оценить качество спектакля – эстетически и идеологически. Ну, и заодно – репутационно: в конце концов, все догадывались, кто на самом деле написал роман-первоисточник, а Юра понимал, что столичный бомонд книжки покупает для интерьера, а не для чтения, зато сходить по вечерам в театр очень любит. Так что, по спектаклю – в итоге – будут судить и о самом Юре.

Сначала всё было хорошо. Два клоуна из первой главы романа стали кем-то вроде Эбботта и Костелло, которые комментируют действие; то монолог из «Короля Лира» зачитают, то на волынке сыграют и джигу спляшут. Клоуны, короче, удались. Вот с «охуительно» было сложнее. Чем дальше и чем больше смеялся зал, тем более натянутой становилась Юрина улыбка. К концу четырехчасовой пытки, когда Юра уже готов был зареветь сицилийским быком, Юля шепнула ему на ухо:

– Санни, у тебя родинка трясется, – что означало, что к Юре вернулся нервный тик.

Юра извинился перед зампредседателя Внешэкономбанка по левую руку от себя и вышел в сортир. Вернулся только минут пятнадцать спустя, когда убедился, что тик прошел, – но уже был антракт, и тогдашний председатель совета директоров «Национального достояния» хлопнул Юру по плечу: «Ай да сукин сын!» – но Юра так и не понял: это была похвала, критика или приветствие без особенного повода.

Но добила, конечно, концовка.

В книжке Юра оставил заведомую двусмысленность: герой сидел в плену у своего врага на Кавказе, а потом – нет, не извинялся, а побеждал его, не то в фантазиях, не то в реальности. А благосклонный автор оставлял ему надежду: потерянная репутация, потерянная любовь? – не беда, всегда всё можно вернуть.