О возвращении Сергея не пришлось после этого думать ни завтрашнему дню, ни послезавтрашнему. Когда Андрюша подрос, она перенесла свою кушетку из детской в гостиную. Все это было немыслимой роскошью вообще-то, люди жили по пять человек в комнате и по тридцать в коммунальной квартире.

Сергей молча пошел по коридору. Она закрылась в Домниной комнате, прислушиваясь к его шагам. Зашумела в ванной вода. Затихла. Расслышав, что за ним закрывается дверь гостиной, Ксения тоже проскользнула в ванную.

Он развернул мыло – она положила утром новое, в обертке. Лавандовое. Зря думала в первый свой московский вечер, что придется привыкать к мылу из собак; не пришлось. Одно полотенце было влажным. Стоя под душем, она отводила от него глаза, как будто во влажном полотенце было что-то постыдное. Интимность всего этого вызывала у нее растерянность, едва ли не страх, совершенно необъснимый. Сделала воду погорячее, но ледяной озноб, охвативший на улице, не проходил. Слово «убиваю» колом стояло в груди.

Во всей квартире было темно. Ксения прошла по коридору босиком, неслышно, и свет в Домниной комнате включать не стала тоже. Ночная сорочка осталась в комоде рядом с ее кушеткой. Она легла на Домнину кровать в купальном халате и лежала поверх покрывала, глядя в пустое пятно окна. Часы и минуты спутались в сознании, сделались тягучими, бесконечными.

Ксения чувствовала Сергея словно бы внутри себя, это всегда было так. В последние годы его присутствие стало призрачным, почти неощутимым, но то, что она про себя называла местоположением его присутствия, – не именилось. И теперь у нее внутри была поэтому темная мертвая тяжесть.

Через какое-то время, неопределимое, она поняла, что выносить это невозможно.

Наверное, надо было постучаться прежде чем войти к нему. Но невыносимость руководила каждым ее движением.

Сергей не задернул шторы. Как и она не сделала этого в Домниной комнате. И так же, как она, не снял покрывало с постели – лег поверх него одетый, только пиджак повесил на стул.

Ксения подошла к кушетке. Остановилась рядом. Села на край. Коснулась рукой его лба. Он вздрогнул и отклонил голову.

– Ты боишься моего бесстыдства? – спросила она.

– Твоего?

Она видела его лицо в падающем из окна свете фонаря. Оно исказилось усмешкой, короткой и злой.

– Я больше не стану вынуждать тебя к близости, – сказала Ксения.

Он сел на кушетке так порывисто, что она чуть не свалилась на пол.

– Вынуждать?!

Злоба, ненависть клокотала у него в горле. Он никогда не говорил с нею так. Ксения растерялась.

– Но я только хотела… – проговорила она. – Извиниться за свою навязчивость. Ты в самом деле не был мне мужем, и, конечно, я не имела права… То есть должна была держать себя в руках…