– Это Белла Абрамовна, – сказала Вероника, когда она похвалила дивные огурчики размером с мизинец и явно домашней засолки. – Я и так-то не великая кулинарка была – из дому рано в гимназию уехала, снимала комнату с колежанкой, потом германская война, курсы медсестер закончила и сразу в госпиталь прифронтовой, потом гражданская, тоже не до готовки было. А потом уже с Лазарем Соломоновичем стала работать, у Цейтлиных жить, и Белла Абрамовна меня совершенно разбаловала. Грибы тоже ее, попробуйте.

Тут Ксения сообразила, что блюда на столе, при всем их разнообразии, представляют собою домашние заготовки, из приготовленного же непосредственно к ужину – только молодая вареная картошка.

Вероника хоть и угощала со всей искренностью, но мысли ее были явно далеки от маринованных грибов. Она думала о Сергее – Ксения поняла это так же ясно, как если бы та сказала об этом вслух.

– Почему доктору пришлось его оперировать? – спросила она.

Вопрос не показался Веронике неожиданным.

– Он меня через границу переводил, в Польшу, – ответила она. – И его из трехлинейки ранили, на советской стороне еще, посреди поля. Это ночью было, и в темноте я смогла его с того поля вытащить. Кровопотеря была большая, но, к счастью, легкое не задето оказалось. В больницу везти его было нельзя. То есть я тогда думала, что нельзя… Лазарь Соломонович здесь, в процедурной у себя, извлек пулю и сшил мышечную ткань.

Ксения вспомнила, что в тот единственный раз, когда видела Сергея раздетым, она заметила у него на боку светлый старый шрам.

Вероника говорила просто и кратко, без подробностей. Но Ксения сразу представила, как все это было: ночь, боль, девушка, которая на себе тащит Сергея под выстрелами… Как она довезла его от границы до Минска, был ли он в сознании, что думал, глядя в синие ее глаза, когда она склонялась над ним? Господи, да разве готов он был заметить какую-то привязавшуюся к нему девчонку, после того как узнал такую любовь!

– Вам так важно было уехать за границу? – от растерянности невпопад спросила Ксения.

– У меня тогда жених был в Кракове, – ответила Вероника. – Уехать в Польшу нельзя было, но пешком уходили многие. У нас же тут в сорока верстах граница. Проводники знали, как перейти. Я думала, Сергей просто проводник. Потом поняла, что нет.

Как она это поняла, Ксения спрашивать не стала. Может быть, Сергей сам ей сказал, кто он. Но скорее, Вероника узнала каким-то иным, для нее тяжелым образом, и именно этим объяснялась твердость, с которой десять лет назад она сказала Ксении: «Я с ним не буду. Ни при каких обстоятельствах».