С. С. В Гранд-опера?

Ю. Г. Да, это уже третье приглашение в Парижскую оперу, что очень приятно мне. Там я сделал спектакль с французами, которые с большим энтузиазмом танцевали русские танцы. Поначалу я думал: “Ну что французам история какого-то русского царя, не поймут”. Нет, это оказалось для них и понятно, и работали они замечательно. Я, правда, всех артистов уже знал по другим спектаклям.

С. С. Употребив слово “изгнание”, я старалась интонационно поставить жирные кавычки, потому что, насколько я понимаю, своим уходом из Большого вы очень скоро доказали очевидный факт: Григорович без Большого – все равно Григорович, а Большой без Григоровича находится в некоей прострации.

Ю. Г. Во всяком случае, моя творческая, так сказать, линия была ясна и мне самому, и Большому театру, когда я там работал. Но и здесь, в Краснодаре, то же самое. Когда создавал труппу, я прежде всего думал о том, что надо заложить фундамент. На чем стоит театр?

С. С. На репертуаре.

Ю. Г. Совершенно верно. Репертуар, школа классического балета – этим я и занимался, и труппа постоянно развивалась и технически, и эмоционально, постигая, так сказать, психологические сложности. Так и набралось четырнадцать спектаклей. Я очень доволен. Сейчас нас уже три сезона маэстро Гергиев приглашает на летние гастроли в Мариинский театр, и театр перевозится в Петербург. Это и большая честь, и радость для меня: это как возвращение домой, я же в Мариинском, тогда Кировском, театре начинал свою творческую жизнь, совсем мальчиком делал первые робкие шаги.

С. С. Вы были танцовщиком в Мариинском театре?

Ю. Г. Да, я был солистом Мариинского театра. В Большом я не танцевал никогда.

С. С. А вы помните тот переломный момент, когда у вас зародилось ощущение, что вы должны ставить балеты, а не продолжать танцевать?

Ю. Г. Как только окончил школу[100], так и начал ставить. Да и в школе немножко уже пробовал, ставил танцы. То есть мне было лет восемнадцать – девятнадцать, наверное.

С. С. А на кого вы тогда ориентировались, кто из постановщиков был примером для вас? Касьян Голейзовский?

Ю. Г. Поступив в труппу, я работал практически со всеми балетмейстерами того времени: Михаилом Лавровским, Ростиславом Захаровым, Леонидом Якобсоном, Василием Вайноненом и так далее.

С. С. И вам казалось, что они ставят не так?

Ю. Г. Нет, не то чтобы не так. Мне просто самому хотелось что-то сделать. Меня познакомили с замечательным искусствоведом Юрием Слонимским, который много написал книг о балете, очень интересный был человек, очень. И я сказал, что хотел бы где-то попробовать начать ставить танцы, потому что сразу в Мариинском театре мне никто ставить не даст. Он сказал: “Хорошо. Вот есть дворец культуры имени Горького. Детским сектором там руководит Николай Николаевич Шемякин, у них есть детская хореографическая студия”. И я приехал к Шемякину. В детской студии было человек двести – триста мальчиков и девочек, которые обучались у него. Он говорит: “У меня до войны шел балет Клебанова «Аистенок», мы хотим его возобновить”. Кстати говоря, этот балет даже в Большом театре ставился, в филиале Большого долго шел.