С. С. А когда вы начинали вашу дорогу, когда стали на путь хореографа, помогало вам то, что вы были танцовщиком, которому нетрудно самому показать, как танцевать?

Ю. Г. Я считаю, что это очень важно. Хореограф, который не может показать, – это очень плохо. Я и сейчас своим молодым артистам показываю. А вы думаете, не показываю?! Конечно, не так, как мог показать, когда мне было двадцать, но показываю всё. И это самое главное. Хотя, если ты хороший танцовщик, ты не обязательно хороший балетмейстер. Это разные специальности. Как хороший пианист и композитор.

С. С. В любом случае хороший пианист – еще не хороший педагог.

Ю. Г. И наоборот. Педагог, или балетмейстер-репетитор, – это очень трудная профессия, потому что надо каждый раз точно знать, что хотел сказать хореограф, который поставил балет. Ведь важно сохранить рисунок, скажем, Петипа или Льва Иванова. И то, что ставится сейчас, важно хорошо запомнить и передать. Какие-нибудь шестьдесят лет – и всё забывается. Мы же не фиксируем танец никак, и записей у нас нет.

Правда, существует система Лабана[101], но мне, честно говоря, легче поставить балет, чем это прочесть. Еще была система Степанова[102], артиста балета, и она даже преподавалась как предмет, но, когда я учился, этого уже не было. В основном на Западе этим пользуются. Когда я в Париже ставил “Грозного”, приходили какие-то люди и что-то писали, длинные какие-то партитуры, я в них ничего не понимал. Они все это записывают отдельно: руки отдельно, ноги отдельно… Нет, единственное, что может зафиксировать танец, это все-таки кино, телевидение.

С. С. Видеокамера.

Ю. Г. Да! Видеокамера, хотя это тоже другое, уже другое искусство.

С. С. Взгляд со стороны.

Ю. Г. Нет, при съемке проявляется авторское понимание балета. Зачастую в кадре показывается нос, плечо, еще что-то, да. И вроде бы ничего балет. Но нет той пластики, она иногда исчезает или смягчается телевидением. Запись на камеру можно использовать как пособие, если снимать просто с одной точки, не как фильм. Хотя есть прекрасные фильмы телевизионные сейчас. Или вот как раз последнюю мою работу за границей, “Ивана Грозного”, замечательно сняли. Снимала какая-то голландская фирма, их французы пригласили, которые обычно специализируются на таких съемках. Девять или двенадцать камер стояло одновременно. Когда нужно – актеры крупным планом, потом массовые сцены. И всё. Наверное, пока не будет объемного телевидения, о балете трудно судить, потому что пространства не чувствуется, плоскостное изображение его не дает. Вообще, балет, искусство театра – должно быть живое.