Робин поднял правую руку.

— Левую, — сказала Мисаки. — Я не знаю, безопасно ли это. Я не хочу навредить твоей ведущей руке.

Предупреждение было попыткой отговорить Робина, но, конечно, это не сработало. Он кивнул и опустил левую ладонь на стол, перевернул ее. Мисаки не трогала его, просто держала ладонь над его, потянулась джийей. Она не знала, был звук от нее или Робина, но раздался резкий вскрик, когда ее лед встретился с его внутренним жаром.

Тут, в глубинах их сцепившихся сил, она поняла, как сильно он изменился. В юности ньяма Робина прыгала и трещала у ее, было больно, но приятно. Где-то на пути Робин столкнулся со страданиями, которые не смог превратить в энергию, и это сломало его. Это сидело глубоко в нем, тяжелое, как раскалённый металл, жарче огня, но без яркости пламени.

Робин Тундиил, которого она знала, пропал.

Конечно, и Мисаки изменилась. Ее сила, которая танцевала до этого на поверхности мира, свободная и неглубокая, теперь погрузилась в раскалённые вены Робина, сочетаясь с его пылом. Многие джиджаки не могли управлять жидкостью, такой горячей, как кровь таджаки, но Мисаки всегда принимала жар, и она направила свою джийю в циркуляцию Робина, сделав его вены своими.

— Теперь… — голос Мисаки дрожал. — Попытайся сжать кулак.

Робин сделал это, и она изо всех сил потянула за его мизинец. На жуткий миг она ощутила, как его мышцы напряглись, содрогнулись, мизинец искривился, и она отпустила его кровь, охнув.

Робин отдернул руку, Мисаки сжалась. Она устала от усилий, но видела по лицу Робина, что это сработало. Она схватилась за край стола дрожащими руками. Такеру опустил ладонь на ее плечо. Прикосновение помогло ей, прогнало огненные спазмы боли из ее тела, но ее глаза были прикованы к лицу Робина.

— Это оно, — сказал он. — Это он сделал со мной… со всем моим телом.

— Всем телом? — поразилась Мисаки. Она захватила только мизинец Робина, но это лишило ее почти всех сил.

Робин посмотрел на Мисаки и Такеру.