Но Лина привязывалась к мужу. Восхищалась его пристрастием к спорту. Он открыл для нее поло – грациозную королевскую игру. Ян с удовольствием принимал участие в любительских турнирах. Лина любовалась красивой посадкой мужа в седле, гордым разворотом плеч и уверенными движениями бамбуковой клюшкой, посылающей мяч точно в цель. Она же не продвинулась в игре, далее обожания красивых животных и бесконечных воплощений их на бумаге и холсте. Она не чувствовала под собой лошадь, не могла слиться с ней в целое, боялась причинить боль и неловко замирала бревном, рискуя свалиться. Из нее не выходил даже плохенький жокей. Выбор красивой шляпки доставлял больше удовольствия и занимал больше времени, чем участие Лины в игре. С тонкой английской иронией и врожденным тактом Ян беззлобно подтрунивал над ее неумелостью. Он умел заразительно смеяться. И перестав переживать, и мучатся, Лина окончательно завязала с поло. Она переместилась на трибуну, откуда любовалась изумрудным бескрайним полем, расположенным в провинции Барселоны, и виртуозным поединком команд.

Она полюбила непринужденные чуть резковатые манеры мужа, растянутые гласные, медлительную речь и невероятно зоркий, активный ум, который скрывался под ленивыми веками. Они много беседовали. В основном, говорил Ян, а Лина выступала лишь благодарным слушателем. Он говорил о Сократе и Пифагоре, Ницше и метафизике, логике и гипотезах, природе человеческих поступков, политике, религиях и войнах. Открывал иное толкование событий, о котором она не задумывалась. Иногда, муж заставлял ее высказывать мнение. Отстаивать его. Не давал сдаться на милость его аргументов, а потом нещадно разбивал ее теории. Лина краснела, понимая собственную ограниченность, и слушала мужа еще жаднее и внимательнее, проникаясь его широтой мысли и безграничность взглядов. И тогда, ей казалось, она выздоравливает, разрушительный дух покидал мысли, рассудок очищался. Она обретала свободу, была вольна выбирать. Так казалось, до наступления вечера. Потом все менялась...

Как ни старалась, Лина не могла прогнать из супружеской спальни третьего. Оставаясь с Яном наедине, она боролась с тенью, отгоняла воспоминания. Широко открытыми глазами внимательно следила за каждым движением мужа, чтобы не забыться другим. Но, деликатная заботливость ласкающих рук и не оставляла надежды забыться. Тело жестко напоминало: порезанные струнами, шершавые пальцы Берри могут быть разными – дерзкими, бесстыжими и отчуждёнными, но никогда заботливыми и ласковыми. Лина ненавидела ночи и ненавидела себя. Всеми силами она пыталась зажечься страстью к мужу, по достоинству оценивая привлекательность большого крепкого мужчины, сумевшего сохранить юношескую стройность и пыл. Она пыталась выдрать из сердца вросший корнями образ, как могла искажая, принижая его. Вспоминала все доставленные им мучения, оскорбления и обиды, но ничего не менялось. Пустая борьба с призраком.