Мой желудок сжался. Я ничего не имел против Феми, пусть они с Этело и сплетничали с Роксаной, она не была одной из тех, кто смеялся на вечеринке, когда Иксион ткнул меня лицом в ковер. Она была вполне терпимой. Но Нестор – совсем другое дело. Он ненавидел наездников смирения почти так же сильно, как Иксион, хотя его методы усложнения нашей жизни были более тонкими. Вроде «учись или сгоришь». Что было довольно увлекательно, пока оруженосцы не овладели драконьим языком.

Зачем я понадобился Нестору?

– Я еще не закончил уборку в логове, госпожа.

– Грифф, прошу. Я не хочу, чтобы кто-то еще видел.

Я бросил тележку и без особого оптимизма последовал за ней, не зная, удосужится ли она объяснить Скалли, куда я отправился, придется ли мне вернуться, чтобы закончить уборку в логове после праздника, и урежут ли зарплату за мое отсутствие.

Феми была молодой, легкомысленной, но не злопамятной, и, признаюсь, мне было любопытно узнать, что случилось с Нестором.

– Ваш покорный слуга польщен доверием госпожи Феми, – объявил я, пока мы поднимались по извилистой каменной лестнице.

Феми вздернула нос:

– Я доверяю не тебе, а своему брату.

Я удивился тому, как меня до глубины души тронуло то, что она оскорбила меня через него.

Она повернулась ко мне, остановившись на верхней площадке лестницы, и ткнула наманикюренным пальцем мне в грудь:

– И раз уж мы заговорили об этом. Я сожгу тебя дотла, если ты хоть раз причинишь ему вред.

Еще больше расчувствовавшись, я низко поклонился. Она бросила на меня презрительный взгляд, способный расплавить стекло.

Мы вошли в арсенал Небесных Рыб, и я в ту же секунду все понял.

В комнате разило алкоголем, а Нестор, вдрызг пьяный, ссутулился в углу и косо смотрел на нас, рядом с ним на столе стояла полупустая бутылка бассилеанского виски и видавшие виды доспехи, которые, вероятно, служили ему еще до Революции.

Я слышал, как Дело упоминал об этом, но никогда собственными глазами не видел, чтобы его отец страдал от горя.

– Где Дело? – потребовал ответа Нестор.

– Я приведу его, отец.

Нестор и Феми говорили неестественно громко, как будто хотели заглушить что-то еще.

Она обернулась ко мне и понизила голос: