ЛИ

В конце третьего дня я застал Вэла Лазаре, Ло Тейрана и Ричарда Тиндейла в застекленном кабинете, расположенном рядом с отделом новостей, который раньше принадлежал главному редактору «Народной газеты». Старое название было перечеркнуто, а на его месте виднелось вырезанное перочинным ножом слово, которое лидеры Отверженных выбрали для себя: «Правление».

– Когда мы начнем переговоры? – поинтересовался я.

Я чувствовал праведный гнев людей, когда они снимали свои браслеты, радость, когда они скандировали: «Мы все одинаково достойны». Но я также видел и сломанные руки. Стража в панике начинала доставать сабли, а не дубинки. Зернохранилища на нижнем берегу были разграблены там, где городская стража, отступившая на верхний берег, не могла их остановить. Но, несмотря на то что зерно раздали беднякам, хлеба больше не стало.

Сколько еще выдержит город, прежде чем мы сядем за стол переговоров с Внутренним Дворцом?

Они, отвернувшись от меня, изучали карту города.

– Всему свое время, – сухо откликнулся Тейран.

– Ждешь не дождешься своего часа, да? – пошутил Лазаре.

Я отвернулся, слишком расстроенный, чтобы ответить, и Тиндейл выкрикнул мне вслед:

– Ты хорошо справляешься, Ли. Я знал, что в тебе это есть.

После освобождения он ни разу не упоминал о наших разговорах в прошлом семестре, которые закончились доносом Энни, обвинившей его в мятеже, поэтому я впервые услышал нечто на то, что он когда-то сказал мне в пустой аудитории. «Я знал, что в тебе это есть». Ссылался на мое происхождение, на превосходство крови, на вечный зов Триархов?

Мне казалось, что Тиндейл забудет о своих прежних идеалах, связавшись с группой радикальных демократов.

– Это другое, – сказал я ему.

Тиндейл с улыбкой кивнул в ответ. Я, взволнованный, вышел из кабинета.

Снаружи, в редакции, появился Джестер, повелитель улиц из Чипсайда, с бочонком эля и новым мешком хлеба.

– Пожертвовано добрыми людьми из Каллиполиса, – объявил он залу, и хотя слово «пожертвование» вряд ли здесь было уместно, но мне слишком сильно хотелось есть, чтобы размышлять над его речами, когда он сунул мне горбушку хлеба.

Первая нормальная еда за день вызвала в комнате восторг. Поднимались тосты за Дочь Саутсайда, за Сына Революции. Кто-то выкрикнул «стерва-командующая», и я обернулся на него. Кор сидел за столами вдоль стены, прихлебывая эль и смеясь над тем, что говорила Мегара. После смерти Аны его бросало от угрюмого молчания к яростной энергии.

– Ты не напечатала худшего. Вы не поверите, чем она еще занималась. Встречалась с… – заговорил он.