Но воображение Кэрри отказывалось рисовать радужные картины. Как, когда состоялось бракосочетание — неважно, главное — это свершившийся факт, который вызывает столько эмоций, переживаний и размышлений, что не знаешь, как быть.

Люси. Прежде всего надо подумать о Люси. Она первая узнала о счастливом событии, положила трубку на рычаг и куда-то исчезла. Но куда? Ей не нравится Рэндал Фишер, недаром она устроила бунт, услышав о перспективе поездки во Флориду. Что из всего этого выйдет? Если Никола настоит на своем, Люси грозит переезд туда насовсем. А ей всего четырнадцать. Ее насильно вырвут из родной почвы, перевезут в чужую страну, и для девочки начнется новая и тяжелая полоса жизни.

У Кэрри появилось дурное предчувствие. Где же сама Люси? Может, она убежала к морю, на берег, в дюны, в этот пробирающий до костей холод? Хорошо, что тут хотя бы нет скал.

Кэрри взяла себя в руки и изгнала из воображения страшные картины. Глубоко вздохнув, она поднялась в мансарду. Свет на площадке горел, но дверь спальни была плотно захлопнута. Кэрри постучала. Ответа не последовало. Она тихо открыла дверь. В комнате царила тьма. Нащупав выключатель, Кэрри зажгла свет.

— Люси?

Фигурка под бело-голубым одеялом осталась недвижима, но Кэрри почувствовала хотя и слабое, но облегчение: по крайней мере, Люси здесь, в безопасности, она не убежала из дома в ночную тьму…

— Люси.

Кэрри вошла в комнату, закрыла дверь, приблизилась к постели и присела на краешек.

— Люси.

— Уходи.

— Миленькая, это я, Кэрри.

— Я не желаю ни о чем разговаривать.

— Дорогая, я все знаю. Бабушка позвонила из Борнмута. И все рассказала.

— Какая разница. Все пропало. Все теперь пропало. Они все испортили и разрушили. Как всегда.

— Послушай, Люси, — Кэрри положила руку на одеяло, желая утешить племянницу, но та дернула плечом и сбросила руку.

— Уходи. Оставь меня в покое, — прорыдала Люси, задыхаясь от слез. И слезы эти были желчные, полные горечи и разочарования. Кэрри ее понимала, но не могла оставить в одиночестве.

— По правде говоря, я считаю, что маме не надо было так поступать и, тем более, сообщать об этом по телефону. Ясно было, что ты не придешь в восторг.

Люси откинула одеяло и повернулась к Кэрри. Мокрое лицо ее распухло от слез, а волосы, которые она так тщательно уложила в прическу, повисли сосульками. От горя и гнева она подурнела, и Кэрри вдруг поняла, что гнев девочки направлен не только против матери, но и против нее самой, потому что она тоже взрослая, а никому из взрослых верить нельзя.