Она идет мимо парадной гостиной в другую, семейную, и плюхается там на диван.

– Саймон, засунь свою Четвертую поправку себе в задницу.

Я иду за ней в семейную гостиную, но не сажусь, а остаюсь стоять.

– Это твое официальное высказывание?

Она скидывает с плеча сумку – довольно тяжелую по виду, – роется в ней и говорит:

– Я тебе кое-что принесла.

Затем вынимает из сумки бутылку шампанского и два фужера из красноватого пластика, которые ставит на кофейный столик. Шампанское марки «Лоран-Перье», ультрабрют. Никогда не понимал, кстати, что это значит. Чем ультрабрют отличается от просто брюта? Лучше оно или, наоборот, хуже?

– Что будем праздновать?

Джейн корчит гримасу.

– Бутылка из-под точно такого же шампанского с двумя пластиковыми фужерами в придачу была найдена на месте убийства твоего отца.

– Не могу сказать, что помню сорт шампанского, – начинаю я, – но да, кажется, отца действительно ударили по голове…

– Эх, Саймон, Саймон, – перебивает меня Джейн, качая головой. – Ну скажи ты мне, что за человек годами станет хранить у себя бутылку из-под шампанского, дожидаясь удобного случая, чтобы отомстить?

– Я не знаю, Джейн.

– Бутылку из-под шампанского, которое твой отец выпил на пару с Лорен. Допустим, это взбесило тебя тогда – ладно. Но ты еще и бокалы сохранил. Причем хранил то и другое много лет, Саймон, дожидаясь удобного момента, чтобы смотаться в Сент-Луис, стукнуть отца этой бутылкой по голове и воткнуть в него нож.

– Удобного момента? – повторяю я. – Это последнюю неделю перед выпускным экзаменом ты называешь удобным моментом?

Джейн грозит мне пальцем:

– Я долго говорила с отцом Лорен, Алом Лемуаном. Лорен уже приезжала сюда однажды, когда жила в Париже. На две недели, чтобы отпраздновать с родителями тридцать пятую годовщину их свадьбы.

– Как мило, – вворачиваю я.

– Да, действительно, очень мило. Родители Лорен поженились восемнадцатого мая семьдесят пятого года. Значит, их тридцать пятая годовщина пришлась на восемнадцатое мая две тысячи десятого.