Смит поднимает ботинок и смотрит на то, что прилипло к подошве.

– Их там не было, там никого не было, этого не произошло, я ничего не видел, ничего не изменилось, танцевальный зал был пуст. Я ничего не видел, – бормочет он.

Он снимает второй ботинок, а затем – и рубашку, дергая так, что пуговицы отлетают на пол.

Я восстанавливаю дыхание, но чувствую слабость.

– Подождите.

Смит просто продолжает повторять одну и ту же мантру.

– Я туда не заходил. Там не на что было смотреть. Там ничего не было. В танцевальном зале ничего не было. – Он сплевывает на пол. – Там не было людей. Никого.

– Смит, пожалуйста.

Он стягивает брюки и носки и стоит в одном нижнем белье, дрожа и бормоча что-то себе под нос.

– Нам нужно убираться отсюда, – произношу я.

Смит медленно поднимает взгляд, смотрит мне в глаза и беззвучно произносит одними губами:

– Нам некуда идти.

Я подхожу к нему, и он отступает назад.

– Это я. Это всего лишь я.

Смит смотрит на меня так, как робкий пес мог бы смотреть на мучителя, который его бьет.

– Сколько человек? – спрашиваю его. – Послушайте меня. Как думаете, сколько их там?

Он качает головой.

Я не могу связно мыслить. Теряю душевное равновесие.

– Серьезно. Сколько их?

Смит собирается что-то ответить, но вместо этого начинает задыхаться. Он булькает. Всхлипывает.