Эрик, вернувшись, опустился на сиденье рядом, а потому Риоко сразу закрыла книгу и передала ее мужу.
– Совершенно классная вещь! – сказал он, бережно засовывая книгу в кармашек на сиденье впереди. – Рассказы у него ну просто чумовые! Ты их все, небось, перечитала?
– Считай, что так. Дедушка всегда читал их нам в детстве перед сном – мне и моей двоюродной сестре Соноко. И папа тоже.
Она вновь посмотрела на отпечатанный черной латиницей псевдоним дедушки на обложке книги, торчавшей из кармашка перед Эриком. И в ее мозгу тут же запылали яркие разноцветные иероглифы его имени на кандзи. Наследственность! Куда денешься…
– Папа часто читал их мне перед сном. Видишь ли, эти рассказы дедушка писал для Соноко.
– Да, я прочитал об этом в предисловии. – Эрик коснулся ее руки. Он знал, как близки были двоюродные сестры.
Риоко сжала губы и ничего не ответила.
Некоторое время они оба глядели на Гена, все так же сладко спавшего. Помолчав немного, Эрик сказал:
– Можем почитать их потом вот этому маленькому мальчишке, когда он достаточно подрастет… Слушай, я только что прочитал этот странный рассказ про робота-кошку. У твоего дедушки что, была слабость к кошкам?
Риоко улыбнулась.
– Господи, да он их так любил – прямо повернут был на кошках! Дедушка обычно говорил: «По тому, как общество относится к кошкам, можно судить о нем самом». И даже трудно сказать…
Тут ее прервало объявление в салоне:
– Дамы и господа! Вскоре наш самолет начнет процесс посадки. Пожалуйста, пристегните ремни, уберите подносы и верните кресла в вертикальное положение.
Риоко поймала себя на том, что автоматически отвлеклась от сообщения, когда оно пошло на японском. Теперь этот язык казался ей чуждым. Уши настолько привыкли к английскому, что он начал казаться ей более естественным. Для выражения своих переживаний Риоко предпочитала именно английский, в то время как японский всегда заставлял ее сдерживать истинные чувства и эмоции.
Не далее как во время полета она ответила по-английски стюардессе, хотя та обратилась к ней по-японски. Риоко сразу же почувствовала себя глупо и даже покраснела от неловкости. И тем не менее выглядело это как своего рода вызов. Мол, не судите обо мне лишь по внешности. «А может, я американка китайского происхождения, что едет в Токио на Олимпийские игры?» – подумала Риоко. Впрочем, перед стюардессой ей сейчас действительно было неудобно: девушка просто выполняла свою работу. И что с того, если она сделала какие-то предположения?
Риоко посмотрела в иллюминатор на распростершийся внизу огромный город. Этот ужасный, пугающий, изнывающий от всеобщего одиночества мегаполис. Она сбежала оттуда в Америку, к Эрику, и теперь жила в Нью-Йорке. В Токио она не была с похорон матери, и, если бы не отец, оставшийся на родине, Риоко предпочла бы никогда больше туда не возвращаться. Она не раз пыталась убедить его тоже переехать в Нью-Йорк, чтобы жить к ним поближе – к ней, к Эрику и Гену, но тот лишь качал головой в «Скайпе», и на этом тема иссякала.