Я вспомнила, что в ту ночь, когда мы с Ханчхолем окончательно разошлись, я заснула, не проронив ни слезинки. А вот во сне меня душили горькие слезы. Очнувшись, я с удивлением поняла, что мои глаза влажные. А вот что мы говорили друг другу в тот последний вечер – и чем он мне разбил сердце, – я вообще не могу вспомнить. Зато я вижу с предельной ясностью красивые мгновения. Вальс с тетушкой Дани, Луной, Лилией и Хисун. Мой первый выход на сцену театра «Чосон». Поцелуй с Ханчхолем в лучах лунного света. То, как Ханчхоль смотрел на меня, ласкал меня. Вынуждена признать, как бы это ни смущало меня – даже в таком позднем возрасте, – именно Ханчхоль подарил мне больше всего воспоминаний.

И оттого мне печально и стыдно думать о Чонхо.

– Что же вы тут все сидите целыми днями напролет и смотрите в море, тетушка? Вам не о ком позаботиться?

Это была все та же девушка в костюме для ныряния. Местные, зная только, что она с острова Чиндо поближе к материку, прозвали ее «ныряльщицей с Чиндо». Или в крайнем случае «мама Чхольсу» – по имени малыша.

– А где Чхольсу, ныряльщица? – поинтересовалась я.

– Оставила его на камне, вон там в бухте. – Она бросила взгляд через плечо.

– Что? Как можно оставлять почти новорожденного малыша на камне у моря? – Я вскочила на ноги одним прыжком.

– Тетушка, так поступают все ныряльщицы. Как я узнаю, что его надо покормить, если его не будет рядом? – Она закатила глаза к небу.

– Я все равно сижу на берегу. Давай я за ним пригляжу?

– А вы думаете, что я здесь по другому поводу? – Она улыбнулась и повела меня к бухте. Чхольсу мяукал, совсем как котенок. Он лежал на черном камне, по форме напоминавшем миску, парившую где-то в метре над землей. Мать быстро распахнула рубашку и поднесла малыша к груди. Я заметила большой кровоподтек у девушки на плече и спросила, откуда он.

– Ничего особого. Волны здесь тяжелые, – ответила она.

Дни становились все длиннее, а Чхольсу из ярко-красного стал светло-бежевым. У этого малыша был прекрасный характер. Вместе мы сидели в бухте, куда не проникали ни брызги, ни ветер, ни солнце. Ныряльщицы периодически возвращались, чтобы опустошить сумки, полные морских ушек, и перекусить чем-то перед следующим заплывом. У них все было жестко регламентировано, и каждая могла нырять только в строго отведенной ей зоне. Мама Чхольсу выходила только в неглубокие воды прямо у берега. По возвращении ее ноша обычно была гораздо легче, чем у остальных.

Как-то ночью я все никак не могла заснуть. Мешали грохочущие волны. Как только начало светать, я отправилась на прогулку. Солнце еще не показалось из-за моря. Окружающий мир сиял всеми оттенками оранжевого и розового.