– Хотела бы поучиться у вас нырянию, – заявила я женщинам без уверенности, что они меня поймут. Они что-то обсудили на своем диалекте, посмеялись и продолжили сушиться у костра. Одна из женщин кормила младенца, другая раздавала мандарины подругам. Кажется, они полагали, что я рано или поздно сама оставлю их в покое. Я повернулась, тревожась по поводу перспективы забираться обратно вверх по утесу.

– Как такую городскую даму, как вы, занесло к нам на остров? – раздался голос сзади. Я развернулась. Говорившая была одета в черные льняные штаны для ныряния. Белая рубаха не могла скрыть, что она была на последних месяцах беременности. Слова она выговаривала на плотном, ритмичном южнокорейском диалекте – она тоже явно была родом не из этих мест.

– Хочу стать ныряльщицей, – сказала я.

Она посмеялась от души:

– Первый раз слышу подобное! Тетушка, это не то занятие, которому можно научиться в вашем возрасте. В этих водах часто тонут люди. Вам бы стоило позаботиться о себе, тетенька.

Денег после продажи дома в Сеуле у меня было более чем достаточно. Единственное, что мне оставалось делать, – гулять целыми днями по острову. Как-то утром я направилась к укрытому снегом вулкану Халласан, который отлично просматривался с моего конца острова. На первый взгляд казалось, что он совсем близко, но после долгих часов ходьбы я все еще была от него на большом расстоянии. Наконец пришлось признаться себе, что я заблудилась и вообще глупо было с моей стороны пытаться добраться до горы без посторонней помощи. Каким-то образом мне удалось найти дорогу обратно к деревне, которую я распознала по знакомым деревьям и кустам. Там я и услышала стоны и вопли, раздававшиеся из огороженной хижины неподалеку.

Я забежала в дом и обнаружила там женщину в предродовых схватках. Это была та самая ныряльщица, которая отправила меня восвояси. В деревне не было ни души: мужчины ушли на лодках в море, а женщины отправились нырять.

Я попыталась вспомнить, что делала с Луной повивальная бабка. Если бы роды выдались тяжелыми, то я бы, вне всяких сомнений, не смогла бы оказать помощь. Но роженица была молодой и здоровой, как и произведенный ею в конечном счете на свет мальчик. Мне только и оставалось, что перерезать пуповину, вымыть малыша и уложить его матери на руки.

Наблюдение за морем наводит человека на глубокие думы. Многие дни я просто сидела на пляже, прижав ноги к груди, и предавалась воспоминаниям. Поначалу я плакала при мыслях о Чонхо и о последней улыбке, которую он подарил мне, пока его забрасывали камнями и вели в последний путь. Но чем дольше я всматривалась в бесконечные голубые волны, тем чаще мое сознание устремлялось к счастливым эпизодам моей жизни. Если уж быть совсем откровенной, то мне становится все сложнее вспоминать во всех деталях то страшное, что со мной произошло. От ужасов остались одни обрывистые образы.