Эпилог Море

Эпилог

Море

1965 год

После того как смертный приговор привели в действие, оставаться в Сеуле было не в моих силах. Я уволилась из школы. Вернувшись домой, я поскорее собрала вещи. Практически все свое имущество я раздала соседям и кое-кому из учениц. Потом я сходила в сад и выкопала бриллиантовое колье и вазу. Оба предмета были упакованы в шелк и спрятаны в коробочки. Они были именно такими, как я их помнила. Изменилась только лишь я одна.

На поезде я отправилась в Пусан. По дороге наблюдала за тем, как меняются пейзажи за окном. Когда я сошла с поезда, солнце уже садилось над гаванью. Прямо у моих ног села шумная стайка чаек. А потом я услышала переклички кораблей, о которых мне рассказывал поэт. Показалось, что я наконец-то смогла вздохнуть полной грудью в первый раз с того дня. Но от Сеула я еще уехала недостаточно далеко. На следующее утро я села на паром до Чеджудо. Остров оказался совсем не такой, как материк. Даже море здесь другое. Вода у песчаных пляжей светло-бирюзовая. Вдали от суши она становится зеленой, как изумруды, и голубой, как сапфиры. В некоторых местах, где от утеса отступают черные обломки вулканической породы, волны приобретают сине-фиолетовый оттенок, словно они даже посреди бела дня отражают в себе ночное небо. В середине зимы, когда я прибыла на остров, вовсю цвели камелии с лоснящимися зелеными листочками. При малейшем дуновении ветра красные лепестки разносились по темным скалам или падали в море. В воздухе пахло солью и спелыми мандаринами.

Хисун нам всегда рассказывала, что Чеджудо – самое красивое место на свете. Я мало путешествовала в своей жизни, поэтому мне тяжело сказать что-то на этот счет. Но думаю, что она все же была права.

Я подыскала себе пустую хижину на берегу моря. На Чеджудо тогда было много брошенных домов – последствия беспорядков и вспышек холеры в 1940-е и 1950-е годы. Никто из местных не обрадовался мне. Впрочем, никто меня и не прогнал. Островные жители всегда сторонятся людей с материка. Все они говорили на каком-то своем диалекте, так что понять, о чем они перешептываются и хихикают, глядя мне в лицо, я не могла.

Первое, что я сделала, – рассеяла прах. Если бы у меня была возможность – я бы поискала родных Хисун. Но мы познакомились, когда я была еще ребенком. Я даже фамилии ее не знала. Я вышла с прахом на утес у моей хижинки. Ветер унес останки в море.

– Как вам здесь? Красиво, тетушка Дани? Рада вернуться домой, Хисун?

Ответом мне служили только завывания ветра.

С высоты утеса мне открывался вид на бухту, где ныряльщицы переодевались и отдыхали между погружениями. После нескольких дней колебаний я все-таки направилась к ним. От спуска вниз у меня кружилась голова, а ноги подкашивались.