Светлый фон

– У вас было ощущение, что до вас никому нет дела?

– Да. Единственной, кто заботился обо мне, была Роуз. И я все еще любил своих родных. А теперь они мне совсем не нужны.

А теперь они мне совсем не нужны.

Мы еще немного поговорили о его вспыльчивости и мрачном настроении, и я спросил, понимает ли он, чем они вызваны.

– Я не знаю. Я срывался с катушек. Минуты через две успокаивался. Но бывали целые дни, когда я чувствовал себя не в своей тарелке. У меня просто возникало странное чувство.

Я попросил его описать это чувство.

– Я знал, что начинаю заводиться. Знал, что на меня надвигается что-то, что я не могу контролировать. А иногда, дома или в квартире соседа, я как будто становился физически сильнее. Чувствовал, что становлюсь больше. Иногда меня даже подташнивало. Я начинал потеть, у меня немели губы, руки, пальцы.

Я спросил, связывает ли он эти ощущения с убийствами, и он сказал, что нет. Когда такое случалось, он, по его словам, выходил из дома.

– Я замыкался в себе, выходил за дверь и просто ходил взад-вперед по улицам, а [Роуз] следовала за мной. Я не знал, как это все понимать.

– А в остальное время, когда вы не ощущали этого, каким вы были?

– Обычным, беззаботным парнем.

Когда мы вернулись к теме его сексуальности, он блеснул своим старым добрым чувством юмора.

– У меня так давно не было эрекции, что я и забыл, каково это. Возможно, в следующий раз, когда буду мочиться, мне понадобится веревочка для поддержки.

Через несколько минут он опустил голову на грудь и, словно застыдившись, сказал:

– Единственное, что сейчас поддерживает во мне жизнь, – это Роуз. Бывают моменты, когда я знаю, что она любит меня, и бывают моменты, когда мои чувства идут еще дальше.

– Дальше? В каком смысле?

– Я хочу покончить со всем этим.

Наверное, мне следовало тут проявить сочувствие, но даже психиатры не любят, когда их обманывают. Я стал очень скептически относиться к мистеру Артуру Шоукроссу.

Прежде чем интервью закончилось, я уловил намек на еще один физический симптом. Комната для допросов была освещена неярко, но он продолжал моргать. Я уже заметил, что он более внимателен и бдителен в полутьме, типичный полуночник. Он сказал:

– Я просто пытаюсь держать глаза открытыми, чтобы они не косили.