Локомотив, тянущий за собой вагоны.

Теперь Мама двигалась с закрытыми глазами. Как будто так будет лучше видно.

– Господи, да разве так можно ходить? – вырвалось у Дочери. – Мама!

Рахат Сахиб потянул ее назад.

Мама с закрытыми глазами впереди. Повернула налево, потом опять налево. Они оба за ней.

Забыв день сегодняшний, открыв дорогу памяти.

Мама остановилась у какой-то водосточной канавы. В ней текла вода. Она не казалась грязной, но все-таки это была канава. Здесь она открыла глаза и долго смотрела на воду. Потом ее рука, обводя тело, заскользила вниз и остановилась между ног.

– Она писала в эту канаву, когда была маленькой, если не могла терпеть.

Женщина в окружении мужчин, рука между ног, стоит беззаботная под лахорским небом, пришла с той стороны.

Кончики ушей у Дочери горят от стыда. Что это такое Рози рассказывала Маме? Она попыталась вернуть Мамину руку на место.

Мама освободила руки и стала с новой силой вглядываться в переулки, как будто могла видеть вдали. Что-то неопределенное, словно стала рекой с двумя головами, которая может течь и сюда, и туда. Тот самый миг, когда встречаются два потока. Застывший миг. Ставший водоразделом.

Решила пойти в тот. Самый узкий переулок. Стены с обеих сторон сами поддерживали их за локти. Разве нужна тут трость? Мама отдала ее Дочери. И нужно ли держать глаза открытыми? Опять закрыла. Так и не открывала.

Остановилась. Шедшие позади тоже. Дотронулась руками до стены, чтобы убедиться в том, что она шершавая, как говорила Рози.

– Та самая? Да?

Она шла с закрытыми глазами, касаясь рукой стены. Как будто доверившись переулку, который, взяв ее за руку, вел куда пожелает.

Переулок нес ее. Дальше стена стала очень старой. В ней была дыра размером с маленькое окно. Мамина рука провалилась в нее, и тогда она засунула туда голову. Замерла. Не открывая глаз. С той стороны в крыше тоже была дыра, такая, что если свалишься сверху, то не упадешь, а застрянешь – наполовину наверху, наполовину вися. Ее прикрывал брезент, на который Мама посмотрела, полуоткрыв глаза.

– Все еще? – спросила она у дыры в крыше.

И быстро опустила веки, чтобы не исчезло все то, что было теперь видно.

Остановилась на пару мгновений, казалось, чтобы вернуться обратно в сон. Но вдруг пошла так, словно ноги забыли, как делать шаги, и вели себя как сумасшедшие. Она не ставила сначала одну ногу, а потом вторую, но обе ноги поднимались вместе, чтобы шагнуть. Как будто боялись, как бы одна не осталась позади. Как будто дали обет ни на секунду не разрывать свою связь, и то, что должна узнать одна, тогда же должна узнать и вторая. Как будто два тела и одна жизнь.