– Он не может прийти. Он парализован. Не может встать.

– Я ничего не понимаю, – шепчет Мама Навазу Бхаи. Наваз Бхаи положил руку ей на плечо. – Почему Шимми ничего не сказала?

Шимми – это дочь некой Каусар, которую Мама считает своей подругой. Мы встретились с ней, когда путешествовали без визы по Синду. Это она рассказала, что ее мамы уже нет в живых и где искать ее дядю.

Мама стоит. Одна. Крохотная. Наваз Бхаи ушел.

Она открывает рот, чтобы что-то сказать. Широко-широко, как будто хочет закричать. Лицо искажает боль, как будто вот-вот заплачет. Ни звука. Мама стоит. Одна. С открытым ртом, распахнутым, искаженным. Молчит.

На стене растет ее тень. Как будто и не ее. Тень истории.

Я устала. Сна нет. Усну? Буду спать?

Я буду спать. А ты приди и поцелуй. Тогда проснусь. А нет – так нет.

25

Спустя какое-то время в Шри-Ланке перед самым началом матча по крикету первоклассный бэтсмен из пакистанской команды начал икать и никак не мог остановиться. Поили водой, говорили задержать дыхание, похлопывали по груди, били по спине, но он икал так, что подпрыгивала раздевалка.

– Убить решили? – спросил бэтсмен, чье раскрасневшееся лицо все было залито слезами.

Тогда боулер с очень серьезным видом сказал, что знал одну женщину, которая переставала икать только тогда, когда ее резко били по спине. Вся команда разразилась смехом. В перерывах между приступами икоты и плача бэтсмен сказал:

– Дружище, захотелось меня пнуть, так просто пни.

Другие игроки тоже стали подшучивать:

– Ребятки, мы не в футбол собираемся играть, а в крикет. Если бы ты попросил подать мяч из-за спины или выбить шестерку, то мы бы точно помогли.

– Я не шучу, – сказал боулер серьезно. – Я звал ее «Амма джи».

Товарищи продолжили подтрунивать:

– А она тебя сынком?

– Да, но ее дочь звала меня убийцей.