Светлый фон
Что же касается меня, то в 38-м году мне было шесть лет, и я ничего не понимала из того, что со мной происходило. Я никогда в жизни не заходила в синагогу и даже не знала, что я еврейка, до того дня, когда мои мама и папа в ужасе признались мне, что я больше не могу посещать свою школу по этой причине, и многие мои маленькие друзья стали сторониться меня и показывать на меня, бормоча это слово. Я только тогда поняла, что внезапно мы с родителями стали другими. Мы отличаемся от других и неполноценны, словно несем в себе какой-то ужасный дефект, невидимый для наших глаз, но очевидный для других, который позволяет им презирать нас и топтать ногами. Я помню, как часто внимательно рассматривала себя в зеркале и изучала свое лицо во всех деталях, пытаясь понять, что с ним не так, чем мои черты отличаются от черт моих одноклассников, которым разрешили продолжать ходить в школу. И тот факт, что я ничего не нашла, нисколько меня не утешил. Потому что мало-помалу им удалось заставить нас почувствовать себя действительно другими, настолько, что в нашей семье мы также взяли за привычку называть евреев и итальянцев «мы» и «они». И были времена – прости меня, Господи, – когда я злилась на своих родителей, втайне обвиняя их в передаче того дефектного гена, который разрушил мою прежнюю жизнь. Еще более невыносимой нашу жизнь делали скудные пайки и постоянный ужас от бомбардировок союзников.