Эрнст Юнгер – единственный автор на этих 3,6 метрах книжного шкафа, о котором у меня есть лишь мнение, не подкрепленное реальными знаниями: «Ого». Помимо антологии, которую составил Оффенбах, на полке стоят только «Ножницы», тоненькая книжка с афоризмами и заметками, которую я купила на книжной распродаже в университете. Поскольку аннотация обещала «сумму его мыслей», я надеялась быстро заполнить этот пробел в своих знаниях, но уже после четырех или пяти страниц отложила «Ножницы» с пометкой «Культ искусства» – эти слова до сих стоят на титульной странице, написанные моим тогдашним, неожиданно девичьим почерком. Кроме того, Юнгера посещал Гельмут Коль. После того как Оффенбах подарил мне антологию, я задалась вопросом, что могло привлечь ценителя Жюльена Грина в таком милитаристе. Сейчас я читаю в дневнике от 16 марта 1978 года цитату Эйнштейна, которую Грин считает окончательной: «Если кто-то может маршировать в строю под музыку, я уже его презираю; он получил свой головной мозг только по ошибке, ведь ему вполне хватило бы и спинного. Эту позорную черту цивилизации следует как можно быстрее искоренить. Геройство по приказу, бессмысленное насилие и унылая патриотическая истерия – как горячо я их ненавижу, как отвратительна и презренна мне война; я скорее позволю разорвать себя на куски, чем приму участие в таком гнусном деле!» Оффенбах рассказывал, что после службы в армии несколько лет был секретарем Юнгера – но не объяснил почему. Поэтому я беру Эрнста Юнгера с собой в отпуск и с нетерпением жду «ого».

Поскольку времени еще достаточно, я начинаю обзванивать одну фотостудию за другой, пока не нахожу какую-то на Ноймаркте, где пленку все еще проявляют сами – и это стоит не так уж много. Двадцать минут спустя продавец делает большие глаза, взяв в руки «Лейку», чтобы протереть линзу и заменить батарейку: она все еще работает как новенькая. Его отец подарил ему лишь «Практику ЛТЛ»; на свою первую зарплату он купил себе «Кэнон» – камеру, которая пережила свадьбу, рождение детей, их поступление в школу, но не дожила до выпускного его сына. Клиент у прилавка присоединяется к разговору, который теперь безудержно погружается в ностальгию. Казалось, трое детей обсуждают модели железных дорог, только эти двое мальчиков разбираются в теме, а у меня самая красивая модель. Мне очень хотелось бы рассказать им о своем отце, у которого была даже своя фотолаборатория.

228

К сожалению, даже при втором прочтении заметки почти невыносимы: позднее произведение в худшем смысле, когда мужчина – только мужчины могут быть настолько тщеславны – решает, что его накопленные за жизнь инсайты нужно увековечить в тяжеловесных фразах, чтобы потомки еще долго могли питаться его мудростью. Тем большее облегчение я испытываю, когда вижу, что Оффенбах не включил «сумму мыслей» Юнгера в подборку работ, которые он «до сих пор считает важными и значительными». Как всегда, Оффенбах вежливо формулирует то, что ему неблизко; повествовательно-рефлексивные книги ему ближе, чем эссеистическое творчество – от раннего национал-большевистского «Рабочего» 1930 года до «Ножниц», которым он «даже не отказывает в гностическом значении», – писал Оффенбах, слишком хорошо разбиравшийся в гностике, чтобы не видеть за ней фальши.