Я рассказываю сыну, что сама видела, как командиры противостоящих окопов иногда встречались, чтобы вместе поесть или выпить, после чего стрельба возобновлялась. И если спросить новобранцев, чего они хотят от жизни, то ответы будут одинаковыми с обеих сторон: работа, семья, здоровье – а что еще? Ты оказываешься по ту или иную сторону фронта совершенно случайно, и потому Юнгер вскоре перестает называть французов, англичан, новозеландцев противниками или врагами, начинает называть их «товарищи по оружию». И в этих словах писателя, символизирующего немецкое национальное самосознание (и который однажды заявил, что убивал бы и во Второй мировой войне, если бы его послали на фронт вместо Парижа), все же проявляется проблеск гуманизма. Однако этот гуманизм противоречив, потому что зачастую мы, претендуя на собственное моральное превосходство, отказываем в гуманизме тем, кто мыслит иначе или испытывает больше страха, чем мы сами.

Оффенбах представил в своем издании три версии одной и той же записи из Оранвиля: оригинал, который местами трудно разобрать, но который передает всю ярость и панику, а также переработки 1922 и 1978 годов, что позволяет отследить, как сам Юнгер смягчал резкость, приукрашивал фразы и добавлял немного морали. Именно эта грубость, бесстрастность и стилистические шероховатости делают «В стальных грозах» впечатляющим свидетельством всех – прежде всего современных – войн, где человек становится всего лишь топливом, а первостепенное значение приобретают материальные ресурсы. Война достигла апогея в «битве материалов»: ее определяющими факторами были машины, металл и взрывчатка. Даже человек рассматривается как материал. Войска снова и снова отправлялись на передовую, где сгорали подобно тому, как металл превращается в шлак, после чего возвращались, и людей восстанавливали как бы по заранее заготовленному шаблону, не обращая внимания на их реальные физические и психологические травмы.

«Дивизия готова к большому сражению».

В последнем предложении своего предисловия Оффенбах выражает надежду на то, что его субъективный выбор произведений сможет привлечь в том числе и молодых читателей. И это действительно так, мой дорогой. Перегрузка, гнев, страх, вероятно, для литературы в целом важнее, чем фантазия.

* * *

Отец хозяина гостиницы, который появляется перед нами впервые, уже глубокий старик – сколько же лет матери, которая, оставаясь невидимой, все еще заправляет кухней? Он хочет узнать, откуда мы приехали. Чтобы не усложнять, отвечаю: «Из Германии». Но он и сам понимает, что не только из Германии. Тогда я рассказываю, откуда еще. Он жил в Дюссельдорфе с 64-го по 67-й год, поэтому немного говорит по-немецки.