Важно отметить, что границу между двумя концепциями восстания в Колумбии не могли провести ни сами руководители СРП, ни посланцы Москвы. Так, О. Рабате, характеризуя разногласия, проявившиеся в связи с вопросом о «банановой забастовке», отметил, что Т. Урибе противодействовал реализации решения Исполкома партии провести всеобщую забастовку солидарности («что в Колумбии означает вооруженную борьбу»), настаивая на «немедленной революции»[801]. Центральный конспиративный комитет ячеек, готовивший вооруженное выступление совместно с либеральными генералами, оценил возможное восстание в банановой зоне как помеху к выполнению согласованных планов и воспрепятствовал его проведению [802]. Любому исследователю с непредвзятым взглядом ясно (даже если не вдаваться в детали), что речь идет не о разнице в концептуальных подходах, а лишь о реализации двух разных по тактике, составу участников, планов одного и того же, а именно вооруженной борьбы. И что еще важнее — о разных лидерах, которые в случае успеха рассчитывали на обретение власти в стране. Маэча был абсолютно уверен в том, что движение в Магдалене проиграло исключительно в силу причин персонального характера, из-за «касикистской гордости» Урибе; собственные властные амбиции он совершенно не замечал. Конечно же, дело было не в идеологии, а в том самом каудильизме, о котором постоянно говорили в связи с ситуацией в СРП и сами руководители партии, и сотрудники аппарата Коминтерна.

Общая оценка колумбийскими делегатами письма Президиума ИККИ была положительной; в целом правильным признавались политический анализ и характеристика революционной тактики СРП. Ошибки же письма относительно некоторых деталей генеральный секретарь партии Приэто объяснял отсутствием в Москве докладов из Колумбии. Маэча отверг как ошибочную оценку присоединения СРП к Коминтерну в силу революционного сентиментализма, а не приверженности марксистским концепциям, объясняя такой подход незнанием иностранцами психологии колумбийских рабочих и крестьян. В таком же невежестве Маэча обвинил и руководителей партии из Боготы, противопоставив им своих сторонников, обладающих «опытом массового революционного движения и участвовавших в 72 забастовках»[803].

Окончательные выводы делегата Коминтерна в Южной Америке Ж. Эмбера-Дро относительно СРП были неутешительными: партия является массовой, но в ней нет коммунистического ядра. Надежды на то, что им является группа Кастрильона, оказались призрачными. По мнению Эмбер-Дро, она не представляла подлинную коммунистическую идеологию. Настоящим революционным темпераментом, обладал, по оценке главы Латиноамериканского секретариата ИККИ, Маэча, но темперамент этот был анархистско-авантюрным (путчистским), и коммунистическим руководителем он мог стать лишь после серьезной работы с ним. Посланцы Москвы оказались «в полном смущении»: они не знали на кого из лидеров СРП, находившихся в Буэнос-Айресе, можно опереться для формирования коммунистической группы внутри партии [804]. Для Коминтерна, официально признавшего СРП своей секцией, подобное положение становилось совершенно неприемлемым. Москве было необходимо срочно принимать нетривиальные решения, позволявшие трансформировать партию, чтобы она соответствовала стандартам III Интернационала и установкам его VI конгресса.