В селе Булун, в низовьях Лены (теперь того села нет, а тогда был центр улуса), пошли в баню, щелявую казённую баню, где тянуло сквозняком. Здоровенные бородачи лишь матюгнулись — то ли дело на «Заре» баня! — а вот носатый лейтенант простудился и слёг с тяжёлой ангиной. Его спутники, два года видавшие зелень только робкую, только под сапогами и только коротким летом, целыми днями с восторгом глядели с палубы на изобилие жизни: на плывущие мимо них сопки — огненные в полнеба ковры лиственничной тайги с тёмнозелёными вкрапинами благородных кедров. А лейтенант, никогда Сибири не видавший, лежал в каюте.

* * *

Надо же было так глупо простудиться! Вроде бы ко всему за эти годы привык — ив пургу, за канат держась, ходить с «Зари» в ледяную лабораторию; и спать на морозе, положив себе в спальник промёрзшие сапоги; и мчать в санях, захлёбываясь мокрым снегом; и в обжигающе холодную воду падать — безо всякой притом простуды.

Помнится, прошлый год в мае на севере Таймыра пережидали вдвоём с бароном Толлем пургу. Сутки пролежали в сырых мешках, да ещё голодные. За нуждой выйти — лезь в мокрую одежду, разгребай лаз из палатки в колючий вихрь, потом опять в сырой мешок — дрожать, пока согреешься, и ждать часа ежесуточного чая с остатками сахара и крошек от сухарей. Просушить на чайнике кисет табаку и носки, ибо на груди они толком не сохнут. Кусочек сала, один на двоих, припасён на дорогу, когда придётся вместе с собаками впрячься в нарту. (Тогда и собакам, сейчас погребённым в снегу, достанется по одной рыбине, последней.) Озябшие ноги то и дело сводила судорога, кончался керосин, но табак ещё был. Спасались от голода, балдея в табачном дыму.

О чём тогда с бароном говорили, пыхтя трубками? О скромности результатов, с такими усилиями достигаемых: лейтенант положил на карту несколько астрономических пунктов, барон отколол несколько образцов от торчавших из снега скал и описал их. Ни тому, ни другому понять общую картину не удалось.

И ещё говорили о еде, о пиршественной вакханалии, какую учинят на «Заре».

— Сперва выпьем по целой кружке молока.

— Затем кофе. С коньяком.

— Нет, сперва съедим по целой банке паштета.

— С горячим маслом.

— Потом уж кофе с бутербродами.

— С сыром.

— А потом позавтракаем. Свежей отбивной.

— И сладкий-сладкий чай.

Помнится, так и сделали. Поспали и снова за еду. Потом была жаркая баня. Впрочем, Толль как немец предпочитает ванну. И в следующую поездку взял тоже немца — Фридриха Зееберга. С ним этим летом и на Беннета ушёл.

Фридрих Звобврг в кают-компании «Зари»