«Только 18 июля при крепком NW ветре, в порывах доходившем до степени шторма (20 м.), я вышел в море […] местами выходя на лёд и перетаскивая вельбот через массы стоящего льда […] Два обстоятельства крайне осложняли нашу работу: снег, шедший огромными массами каждый день с 19 по 26-е июля, и крайняя отмелость берегов Земли Бунге и Фаддеевского острова… принуждавшая нас перебираться для отдыха по воде, перетаскивать палатку и провизию, что было крайне неудобно при отрицательных температурах воды и воздуха и очень ограниченных запасах белья и одежды (2 смены)» (Колчак, Отчёт 1904, с. 152).

Больше всего спасатели страдали от мокрого снега и постоянных «купаний», то есть падений в ледяную воду. Причиной «купаний» был донный лёд, идти по которому скользко, а ходить приходилось[159] на каждую ночевку, и притом с поклажей, поскольку вельбот садился на мель за полверсты и более до сухого места. Сдвинуть его, скользя самим, не удавалось, и его оставляли в максимум прилива, чтобы снять в следующий прилив.

После мыса Корга, где набрали дров, перестали, наконец, выходить на берег, предпочитая разводить костёр на льдинах [160]. Притом шли впроголодь, тогда лишь питаясь мясом, когда случалось подстрелить оленя. Консервов не трогали — кто знает, в каком виде окажутся барон и его спутники, и чем будет их кормить. Самим приходилось хлебать бульон из «либихского экстракта», из-за которого не раз возникали трения, ибо он, при большой питательности, голода почти не утолял.

— Славную штуку изобрёл немец, — проговорил Колчак, обнимая озябшими ладонями тёплую кружку.

— Эту пищу тому бы, кто сидит в кабинете и ничего не делает, — запальчиво ответил Бегичев, сидя поодаль на ящике.

Лейтенант обиделся:

— Почему это я сыт, а ты один голоден? Ты что, хочешь взбунтовать остальных?

— Вы сыты? Вздор! Вы эту «провизию» сами покупали и вот хвалите её, но сами же совершенно голодны[161].

26 июля шли на север вдоль обрывистого берега Фаддеевского острова. Берег был завален ломаным льдом, не предвещающим, как и в прошлые дни, сухого ночлега, и вдруг, не доходя мыса Песцового — устье речки. Она промыла канал в береговом льду, путники вошли в него и тут нашли друзей: то был стан Сергея Толстова с двумя якутами. Огорчились путники, узнав, что нигде по северному берегу нет никаких следов пребывания барона Толля, зато отогрелись и обсохли в летней хижине, поели свежей рыбы и запаслись добытым друзьями мясом оленей. А через 2 дня прибыли к мысу Благовещенскому, к самому северному и самому узкому месту (18 вёрст) Благовещенского пролива — того самого, что летом непроходим.