Все давным-давно умерли, и всё же нужно сказать даже сейчас, что вина Сыровы несравненно больше, чем других: в отличие от Жанена, служившего по штабам и миссиям, он имел боевое прошлое, и в 1916 году, командуя ротой, капитан Сыровы в бою с немцами потерял глаз. Не к лицу было ему, сидя в Иркутске, обрекать своими телеграммами на жуткую смерть тысячи недавних союзников, а заодно беженцев с детьми и раненых.

Насколько знаю, никто в Чехословакии так никогда и не признал огромной вины их корпуса и преступлений его командира. Все стояли и стоят на дремуче древней позиции: «мой народ всегда прав». Пишут про огромную вину колчаковской власти, и это верно, но не снимает вины с чехов и словаков нисколько.[241]

К чему всё это говорится? К тому, что и Колчак имел основания «штормовать».

Впрочем, в лесах и степях Сибири в ту зиму замёрзло людей ещё больше, чем в поездах. Счёт скорченным трупам (если бы его вели) заведомо превысил бы сотню тысяч в одних лишь поездах, а всех замёрзших было много более двухсот тысяч. Это близко к общиму числу убитых в армиях всех сторон всей Гражданской войны (каковое демограф Борис Урланис оценил в 300 тысяч человек[242]), и к низшей оценке числа жертв ВЧК [243]. Какую долю числа замёрзших следует отнести на счёт несуразных приказов самого Колчака (возведение храбрых парней в генералы, опора на преступных атаманов вроде Ринова, отказ от плана Дитерихса, ссора с чехами и пр.), сказать не берусь, но она тоже огромна и, можно полагать, превышает число убитых всех сторон на Восточном (колчаковском) фронте за всю Гражданскую войну.

* * *

Ну а как Иванов-Ринов? Как его казаки? Сам он служил затем на Дальнем Востоке у Семёнова, потом перебрался с семьёй в Китай, но был уличен в сотрудничестве с советскими агентами, выехал в Советскую Россию, где и исчез.

Казаки его, в основной своей массе, в ту позорную осень за генералом своим на восток не двинулись, а разъехались по домам, по западносибирским станицам. Награбленного хватило им для торговли надолго, некоторым до самого 1930 года, до окончательного расказачивания.

На иркутском допросе

На иркутском допросе

В иркутской тюрьме адмиралу учинили обстоятельный допрос. Начали его не большевики, а интеллигентные социалисты, они (пока их не оттеснили) не торопили бывшего правителя, и потому мы имеем изумительный документ.

На допросе адмирал вёл себя спокойно и достойно, словно пленённый монарх. Даже странно: зная, что живёт последние дни, он именно поход на Беннета изложил всего подробнее. И заметьте: ни слова о наградах и об острове, названном в его честь[244], зато вспомнил он мыс Преображения, не помянутый даже в подробных отчётах: