– Я все думаю: а что, если он, вместо того чтобы отправиться в трубу, попадет к милой молодой паре… вроде О’Рахилли… если их не испугает его заячья губа и они его усыновят…

Брайди скорчила гримасу.

– Мэри О’Рахилли – милая девочка, но мистер О’Рахилли – та еще тварь.

Я чуть не упала, услышав такую аттестацию. Это она про ее мужа?

– Он что, ее колотит?

Она прочитала по моему лицу, что для меня это новость.

– Неужели ты не поняла?

Она вовсе не упивалась своим превосходством; ее поразила моя наивность.

Тогда все сходилось. И пугливость молоденькой О’Рахилли, и множество упомянутых ею вещей, которые могли рассердить мужа, и старые кровоподтеки на запястьях. Она сослалась на то, что, мол, на ее коже легко появляются синяки, а я, как начинающая практикантка, поверила и сразу забыла.

– Брайди, – тихо сказала я, – ты знаешь то, чего не должна знать. Особенно в двадцать два года.

Она грустно улыбнулась углом рта.

– Никто на меня ни разу в жизни не поднял руку, – продолжала я.

– Это хорошо.

– Но сейчас я начинаю узнавать такое, что мне впору сказать: я ничего не знаю.

Брайди не стала возражать.

Я медленно двинулась по плоской части крыши между скатов. И, дойдя до очередного ската, расстелила на нем одно из одеял. Потом присела на корточки, подоткнув юбку вокруг талии, чтобы обезопаситься от холода, и прилегла на липкую шиферную плиту.

Брайди устроилась подле меня.

– Застегни пальто до горла, чтобы не замерзнуть, – посоветовала я, – и нагнись-ка вперед.

Я взмахнула вторым одеялом над нашими головами и накрыла им нас как плащом. Нет, как скатертью фокусника. Третьим одеялом накрыла наши колени.

– Расскажи мне о нем, – нарушила я тишину. – О твоем… доме. Если ты не против.