Несомненно, что кроме причин внутреннего порядка, действовавших в каждом центре в отдельности, но складывавшихся и в некую общую тенденцию, немало влияло на экономическое положение Италии и намечающееся к концу XIV в. изменение общей политической, а в связи с этим и хозяйственной ситуации во всей Западной Европе.

Как ни расценивать эти изменения (а современная наука делает это весьма противоречиво), считать ли их сводящимися к общему упадку, или, наоборот, к общему подъему,[306] но признать их наличие приходится. А из этого признания следует, что и Италия не могла оставаться в стороне от их последствий.

Столетняя война между Англией и Францией вступила после мира в Бретиньи (1360 г.) в новую фазу. Во Франции прогремела гроза «жакерии», а в Англии восстание Уота Тайлера потрясло социальную структуру страны. В Германской Империи правление Карла IV сделало Чехию центром государства, значительно изменило ее политическое устройство, экономику и культуру и вместе с тем подготовило гуситское революционное движение. На Балканах продвижение турок угрожало всему Средиземноморью, и в первую очередь итальянской восточной торговле.

Источники только изредка, и то случайно, дают нам возможность заглянуть в механизм происходящего в самых глубинах жизни Италии конца XIV — начала XV в. перелома, но каждое оброненное ими указание такого рода особенно ценно.

Так, живущий и пишущий в первой половине XV в. сиенский новеллист Джентиле Сермини в одном из своих рассказов, более напоминающем простую запись увиденного и услышанного, чем новеллу в полном смысле этого слова,[307] пишет, что в 1424 г. в Сиене свирепствовала эпидемия чумы. Спасаясь от нее, автор уезжает в глухую горную деревушку сиенского контадо и оказывается в кругу крестьян-пастухов, которых он, образованный и избалованный горожанин, характеризует так: они «хотя глазу казались животными разумными (animali razionali), но заслуживали названия животных диких (animali brutti) из-за своих занятий, грязных, грубых и материальных (zotichi, grossi е materiali), деревенщин, мужиков, неучей, неблагодарных, не имеющих никаких человеческих чувств и благородства». Люди эти занимаются только охраной и выгоном на пастбище скота и очень редко приезжают в город, так что в самом их быте ясно обнаруживается, что они никогда не общались ни с кем, кроме животных. Из этой явно преувеличенной, презрительной характеристики явствует, однако, что крестьяне, которых описывает новелла, отнюдь не принадлежат к числу сельских жителей, живущих вблизи и испытывающих сильное влияние города, наоборот, это отсталые горные пастухи, в среде которых можно было бы ожидать сохранения воспитанной веками рабской покорности, отношения к окружающей социальной действительности как к чему-то неизбежному и неизменному. Однако это далеко не так.