Даже грязного, грубого и неотесанного горца-испольщика оскорбляет теперь то, что богатый бездельник-горожанин дарит ему или его детям старую куртку или рваные башмаки, что он сажает его за стол со своей челядью и заставляет его, живущего впроголодь, работать, не разгибая спины, наполняя закрома и кошелек богатея.
Сознание горькой социальной несправедливости у невооруженного и неорганизованного крестьянина не перерастает почти никогда, да и не может перерасти в открытый протест, но оно парализует его энергию, делает вялым, безынициативным, брюзгливым, думающим только о сегодняшнем дне, а это состояние, конечно, не может не отразиться на общем положении в деревне, не только не развивающейся, но и неизбежно идущей назад в экономическом отношении.
Конечно, одного приведенного выше источника совершенно недостаточно для столь широкого вывода, но есть основания предполагать, что настроения, зафиксированные в новелле Сермини, были распространены достаточно широко. Так, в народных стихах, авторство и точное время возникновения которых неизвестно, но которые, по-видимому, появились в венецианской области между началом XV и XVI в., звучат те же ноты ненависти к эксплуататорам и отчаяния в возможности улучшения своего безнадежного положения.
В одном из этих стихотворений, носящем характерное заглавие «Крестьянская азбука» («L'alfabeto dei villanо"), читаем:
«Мы не смогли выучить ни "Святой крест", ни "Аве", ни "Отче наш", не можем прочесть ни печатные, ни писанные буквы. Пахать и копать — вот первые уроки, которые нам дают наши хозяева… Рожь, овес, пшеница и всякое другое зерно только для других, а мы, замученные, печем себе хлеб из кучки коры (
Этим грустным и безнадежным жалобам вторят другие в стихотворении венецианского поэта XV в. Джорджо Соммарива. Здесь крестьянин, задавленный непосильным трудом и еще более непосильными требованиями землевладельца, обращается к последнему со следующей мольбой:
«О, я несчастный, что вы хотите со мной делать, почему вы так мучаете меня и требуете у меня столько денег? Ах, черт возьми! Подождите еще хоть месяц, я уж постараюсь заплатить вам, а вы не хотите подождать немного! Проклятая нищета! Вы злодей — так вы меня заставляете страдать. Ведь я все-таки брат ваш. О! Проклятье! Не мучайте меня больше — я продам рубашку, куртку, штаны, плуг и все свое сено. Заплачу вам все до-последней копейки, только не заставляйте меня продавать мое вино!»[310].