(Блоку.)
Б л о к. Мы думаем с вами одинаково. Для меня, как и для вас, Владимир Соловьев приоткрыл многое.
Б е л ы й (перебивая). Да, да! Он ясновидец тайного! И я видел его, Александр Александрович! Нет, не только видел, я разговаривал с ним и слушал его. Никогда не забыть его очарованные глаза — серые, и сутулую спину, длинную, с взбитыми седыми космами прекрасную голову, большой, словно разорванный рот. Читая «Повесть об Антихристе», он загорался. При словах: «Иоанн поднялся, как белая свеча» — он весь вытянулся в кресле. Кажется, в окнах мерцали зарницы. Да! Он — предтеча всех наших будущих исканий. Философских. Поэтических откровений. Смысл жизни нашей. (В сторону Любы, восторженно.) Смотрите, она улыбается мне!
(перебивая)
(В сторону Любы, восторженно.)
Л ю б а. Нет, не вам. Я улыбаюсь Саше.
Б е л ы й. Саше? (Сомнамбулически.) Конечно, Саше! (Подбегая к Блоку.) Не ясно ли вам?
(Сомнамбулически.)
(Подбегая к Блоку.)
Б л о к. Что?
Б е л ы й. Я же писал — в братстве мы! Не ясно ли т е б е? Ты — Саша. Я — не в а ш, а я — т в о й!
Л ю б а. Это называется брудершафт! Брудершафт, брудершафт!
Б л о к (несколько смущенно). Разумеется…
(несколько смущенно)
Белый и Блок целуются.
Белый и Блок целуются.
(Блок очень не приспособлен к такому непосредственному, фамильярному изъявлению чувств и произносит стесненно.) Да, да… Конечно, я согласен… Боря…
(Блок очень не приспособлен к такому непосредственному, фамильярному изъявлению чувств и произносит стесненно.)