Светлый фон

Тут-то мужичку и конец. Сбили, на капот поймали, налепили лицом на лобовое стекло. А рядом и таинственный сверточек на капоте оказывается – «обыкновенный банный веник, растрепанный и намокший от снега, очевидно, березовый».

«обыкновенный банный веник, растрепанный и намокший от снега, очевидно, березовый».

Жаль, авторша не уточнила – не из карельской ли, темно-рыжей, березы. Заиграл бы рассказ! Но нет, упустила лауреатша такую возможность – ограничилась лишь тем, что Сталин в сбитом на радость себе мужичонке с веником узнает самого себя.

А вот и поделом – порядочные граждане по ночам в бани не ходят. Даже двойники самого вождя.

Удовлетворившись зимним сафари, Сталин выдыхает «ладно, поехали» и возвращается на дачу. Вздремнув на кровати с изгаженной спинкой, с утра пораньше он снова смотрится в трельяжное зерцало и ему, судя по всему, видится призрак некой литераторши из будущего:

«Зубы длинные, охристо-серые, стесанные. На правом клыке большой скол. Межзубные щели широкие. Десны местами кровоточат. Язык сизый, покрыт серым налетом…».

«Зубы длинные, охристо-серые, стесанные. На правом клыке большой скол. Межзубные щели широкие. Десны местами кровоточат. Язык сизый, покрыт серым налетом…».

Это видение приводит тирана в сильнейшее изумление и страшный гнев, внутри него включается режим «разъяренный Кинг Конг сокрушает мебель»:

«Вождь не выдержал: обхватил обеими руками крайние створки трельяжа, напрягся что было силы и выдрал их из тумбочки, приподнял и, усевшись на кровать, поставил себе на колени. Словно читал огромную, широко распахнутую газету, загородившись ею от всего мира».

«Вождь не выдержал: обхватил обеими руками крайние створки трельяжа, напрягся что было силы и выдрал их из тумбочки, приподнял и, усевшись на кровать, поставил себе на колени. Словно читал огромную, широко распахнутую газету, загородившись ею от всего мира»

К счастью, на этой картине кошмары юбилейного трипа от Гузель Яхиной почти завершаются.

Не могу не признать: я полностью прочувствовал, испытал все душевные муки героя рассказа и даже превзошел его своими мучениями, читая все это.

Скажу больше: яхинский «Юбилей» это настоящее олдскульное варево прямиком из конца восьмидесятых. Будто и не прошло трех с лишним десятков лет, не было никакого переосмысления и развития. Словно на убогой кухоньке под передачу «Прожектор перестройки» тихая городская сумасшедшая бросает в кипящий чан «толстые» литжурналы, полные сенсационных разоблачений о кровавом тиране, помешивает это зелье из прогорклых клише и зябко прячет голову в узкие плечи – иней изнутри на окнах холодит…