…Встревоженые тем, что я не выхожу из комнаты, мои родные и близкие обнаружили меня сидящим на кровати. Поставив себе на колени ноутбук, я держал его за крайние створки и бессмысленно смотрел в него, как в широко распахнутые ворота… простите, книжку, загородившись ею от всего мира.
Мне казалось, как и герою рассказа, будто «что-то стреляло и щелкало, завывало, посвистывало. Что-то рушилось или, наоборот, громоздилось. Затем все-таки падало, катилось, ударялось. Мелькало, мигало, гасло, зажигалось опять. Кровать куда-то неслась, подскакивая на ухабах и громыхая, то покрываясь инеем, то рассыхаясь от жары…».
На третий день после принятия «Юбилея» ко мне стало возвращаться пусть и спутанное, но сознание – то потухая, то погасая, то покрываясь треснувшим от жары инеем, который ковыряли чьи-то жуткие пальцы. Через неделю частично, далеко не в полном объеме, восстановились речь и мышление.
Однако прогнозы нельзя назвать утешительными.
Соседи жалуются на раздающееся по ночам из нашей квартиры щелканье и посвистывающее завывание – это меня до сих пор мучают последствия употребления яхинского текста.
Доктор сказал: еще один такой случай, и я навсегда потеряю человеческий облик.
Но я уверен – это уже случилось. И виной всему – мое пагубное пристрастие к современной антиотечественной прозе.
Запираясь в ванной, я разглядываю себя в граненых створках полочки с зубной пастой и щетками.
Надбровные дуги массивные. Лоб покатый, в поперечных морщинах. Нос крупный, мясистый. Брови с редкой проседью. Глаза болотно-зеленые, потухшие и бессмысленные. Подглазные мешки налитые, синюшно-землистые. Рот полуоткрыт…
Никто из родных не знает, что там, на самом верху ванной полки, у меня спрятана книжка «Дети мои», отменная порция буквенного яда, до которой я, пропащий, рано или поздно доберусь.
Ведь «яхинка» умеет ждать.
Не повторяйте моих ошибок.
Не кормите и не дразните чужих тараканов
Не кормите и не дразните чужих тараканов
Этот обзор меня подговорил написать писатель Герман Садулаев, друг и поклонник литературных дел мастера Андрея Аствацатурова. Я долго отнекивался, но Герман напирал на то, что его друг – не просто хороший писатель, но и не менее хороший человек, ученый-филолог, преподаватель, литературовед, не от мира сего и самую малость даже святой.
Такого натиска я, грешный, выдержать не сумел и согласился прочесть книгу «Не кормите и не трогайте пеликанов» за авторством столь щедро представленной личности.