Итак, «Устои» пошатнулись. Руководящего идеала нет. Народ не понимает интеллигенции. Интеллигенция на опыте убедилась в своем бессилии. Вот – каков итог. Немудрено, что при таких условиях на журнале «Устои» лежит печать острого и горького пессимизма. Это – характернейшая черта «Устоев», с особой яркостью отразившаяся на поэзии этого журнала.
– жалуется П. Якубович («Из дневника», № 12).
– вторит Якубовичу В.С. Лихачев («Бессоница», № 8).
слабы слабы хилы хилы– пишет третий поэт «Устоев» Н. Бобылев (№ 5).
И даже в тех редких случаях, когда поэты «Устоев» обращаются к читателям со словами ободрения, эти слова звучат похоронным маршем.
Терпи без скорби Терпи без скорби в зле добро найти в зле добро найти– убеждает современников Ник. Курочкин («Современному поэту», 1882 г., №1). Однако, несомненно, что сам Курочкин хорошо понимал, что его советы «терпеть без скорби и в зле искать добра» вряд ли могут ободрить и утешить кого-либо. Он помнил, что не с такими призывами обращались поэты к молодежи в недавнюю героическую эпоху народничества. Не к терпению и вере звали они тогда, а к подвигу, к борьбе и победе, в близости которой они были уверены[335].
Когда вышел первый номер «Устоев», Буренин в «Новом времени» отметил, что новый журнал отличается большой умеренностью. Кривенко был вынужден согласиться с этим. «Мы не отрицаем, – писал он, – что первая книжка „Устоев“ умеренна, даже очень умеренна». В объяснение этого Кривенко ссылался на тяжелые цензурные условия, при которых никак не научишься «невинность сохранять и капитал наживать, не заслуживать упрека в умеренности и в то же время не дрожать за каждую свою строку».
Конечно, в этом указании Кривенко была значительная доля истины, но во всяком случае – не вся истина. Одними цензурными условиями, – как бы тяжелы они ни были, – умеренности «Устоев» не объяснишь. Эта свойственная им черта стояла в несомненной связи с тем пессимизмом и гамлетизмом, о которых мы уже говорили, и вызывалась не столько цензурными условиями, сколько обстоятельствами совершенно иного порядка.
Вспомним, в какое время начали и кончили выходить «Устои». К декабрю 1881 года стало совершенно ясно, что правительство нового царя взяло твердый курс на реакцию. С другой стороны, было ясно и то, что «Народная воля», добившаяся 1 марта 1881 года того, к чему она так долго и упорно стремилась, ничего в сущности этим не достигла и ничего не выиграла в результате своего успеха. В составе редакции «Устоев» было много людей, связанных с «Народной волей» и в той или иной мере соприкасавшихся с ее деятельностью. Таковы: Кривенко, Русанов, Якубович, Протопопов, Минский, Венгеров. По своим связям они несомненно знали то, о чем еще не догадывались рядовые обыватели, а именно, что в результате 1 марта «Народная воля» была обессилена и обескровлена, что почти все ее руководители оказались или на виселице, или в тюрьме, а немногим оставшимся на свободе пришлось, спасаясь от преследований правительства, перебраться из Петербурга в Москву, а некоторым и еще подальше. Ясно, что при таких условиях было не время для бодрого тона и ярких призывов к борьбе. Жизнь заставляла руководителей «Устоев» быть умеренными. Но этого одного недостаточно для того, чтобы вполне объяснить пессимизм и умеренность «Устоев». Корни их лежат глубже; их надо искать не только в политической обстановке, сложившейся в России ко времени выхода «Устоев», но и в процессах, совершавшихся в то время в экономике страны.