«Настоящее поколение, – поясняет далее свою мысль Минский, – нуждается в слове, которое бы обобщило дело, в идеале, который бы упорядочил и осветил нашу деятельность, в руководителях, которые бы шли вперед».
«Настоящее поколение, – поясняет далее свою мысль Минский, – нуждается в слове, которое бы обобщило дело, в идеале, который бы упорядочил и осветил нашу деятельность, в руководителях, которые бы шли вперед».
В поисках за такими словами и руководителями молодежь и мечется от Вл. Соловьева к Льву Толстому, а от Толстого ко всяким другим «обобщителям».
Но народники «Устоев» принуждены констатировать, что наряду с этой бестолково мечущейся молодежью есть и другая, которая настолько разочаровалась во всем, что метаться уже перестала. Это – люди, разбитые жизнью, бессильные, неспособные ни на какое дело. Одним из них является тот герой рассказа Абрамова, который после встречи с «последовательными марксистами» лег на кровать и занялся слушанием канарейки. А между тем в прошлом у этого героя была пора увлечений и порывов. Но эта пора уже прошла, не оставив после себя ничего, кроме полной разочарованности. И вот он, лежа на кровати, предается размышлениям. «Мир давно прошедшего, давно пережитого! Но разве все это было так давно? Увы, нет, всего только три-четыре года тому назад. Но для меня все это действительно – давнопрошедшее… Эти немногие годы я жил быстро, ужасно быстро, и вот теперь, имея всего двадцать четыре года отроду, я уже старик, уже отжил свой век и уже думаю о смерти… И что это будет, к чему все это приведет? Когда же, наконец, рассеется этот всегубящий мрак и блеснет свет, явится рука, которая укажет нам пути, и послышится голос, который скажет нам: „Живите, работайте и будьте счастливы!…“» (стр. 54).
Таков Гамлет Абрамова. Он – не случайность, не одиночка. Обозревая современную литературу, Скабичевский находит таких же Гамлетов и у Осиповича-Новодворского, и у Гл. Успенского, и у Вс. Гаршина. И он спрашивает: «Что сей сон значит?».
Рассматривая рассказ Гаршина «Attalea princeps», Скабичевский дает следующий ответ на этот вопрос: «„Attalea princeps“, с ее стремлением к чистому воздуху и небесному простору, с ее призывом ко всем прочим растениям „расти“ выше и шире – очевидно олицетворяет собою передовую и лучшую часть нашей интеллигенции. Интеллигенция эта по своим идеям, представляющим продукт иной, высшей цивилизации, действительно, является среди нас словно каким-то заморским растением, хиреющим в тесных оранжерейных рамках нашей жизни. Напрасно взывала она, чтобы окружающие ее растения стремились на простор воздуха и света. Никто ей не внемлет или отвечает одними презрительными восклицаниями: „несбыточная мечта, вздор! нелепость!“ и т.п. Когда же она одна решается выступить из затхлых сводов оранжереи на простор полей и лугов, – действительно, что ж до сих пор встречало и встречает ее, как не горькое разочарование? Вместо тепла и света, т.е. вместо того восторженного привета, который она надеется встретить за пределами оранжерейных стен, на нее начинает дуть со всех сторон морозный ветер нашего самобытного невежества; мгла и сырость наших отечественных болот прохватывают ее до костей… Вспомните, обходилось ли хоть одно светлое мгновение, хоть один восторженный и смелый порыв нашей интеллигенции (напр. шестидесятые годы) без того, чтобы дело не кончалось все одним и тем же восклицанием: „Только то? И это все, из-за чего томились и страдали мы так долго?“. С этим восклицанием уходит у нас в могилу чуть ли не каждый истинно интеллигентный человек, чуть ли не каждое поколение». Таким образом, – заключает Скабичевский, – наш современный пессимизм вызывается не теми или другими частными обстоятельствами, а суммою всех условий нашей жизни. Гаршин, по его мнению, «тысячу раз прав в своем гамлетизме; гамлетизм этот отнюдь не случайное, личное качество автора и не пустой каприз больной фантазии, а болезнь, общая всем нам».