– Я поговорила с женщиной, которая работает на полицию, но сама не полицейский, – заговорщически сказала Мэйбет. – Она печатает на машинке и все такое. Происходит что-то крупное. Она назвала это облавой. Но это все, что мне удалось из нее вытянуть. Ничего про твою семью. – Страх на ее лице был отражением моего. – Это на тебя облава?

«Облава», – подумал я и пришел к выводу, что мой самый страшный кошмар воплотился в жизнь. Они схватили Альберта, Моза и Эмми и теперь ищут меня.

– Думаю, да.

– Что будешь делать?

– Я не могу бросить свою семью. Я должен их вытащить.

– Как?

– Не знаю. Надо подумать. Давай пройдемся.

Не знаю, сколько мы ходили по улицам Манкейто. Мэйбет молча шла рядом. Я ломал голову, пытаясь придумать, как вытащить свою семью, но всегда приходил к тому, что я никто и у меня ничего нет.

– Мне пора возвращаться, – наконец сказала Мэйбет. – Мама и Мамаша Бил будут беспокоиться. Идем, Оди.

– Бак! – рявкнул я. – Теперь меня зовут Бак.

От резкости в моем голосе она шагнула назад. Но не ушла, а взяла меня за руку.

– Когда больше не во что верить, остается верить в чудо.

Я посмотрел на ее залатанные штаны, на ободранные ботинки со стоптанными каблуками и бечевкой вместо шнурков, тонкую рубашку, выгоревшую на солнце почти добела. Я подумал про ферму в Канзасе, которую они потеряли, и ее отца, прямо сейчас сидящего в подпольном баре, вероятно пропивающего то немногое, что еще у них оставалось. Шофилды потеряли все, и тем не менее Мэйбет все еще верила в чудеса.

Она мягко потянула меня за руку.

– Идем со мной. Вместе мы что-нибудь придумаем.

Куда еще мне было идти? Поэтому я развернулся с ней, и мы пошли обратно.

Однако не доходя до Хоперсвилля, мы наткнулись на обелиск массового захоронения. На небольшом, заросшем травой участке за железной решетчатой оградой стоял огромный кусок гранита, отполированный и обтесанный в виде надгробной плиты. На нем была выбита надпись:

Здесь повесили 38 индейцев сиу. 26 декабря 1862

Здесь повесили 38 индейцев сиу.

26 декабря 1862