Однако при всех литературных достоинствах этих источников ясно, что ни один из них не может считаться сколько-нибудь надежным с исторической точки зрения. Легендарные саги вызывают особенно много сомнений, поэтому специалисты по текстам почти всегда интерпретировали образ девы щита как более поздний литературный продукт, отражающий социальные интересы совершенно иного времени. Существование настоящих женщин-воительниц в эпоху викингов, в отличие от их симулякров, возникших в средневековых фантастических произведениях, вызывало много споров.

Ситуация изменилась в 2017 году, когда ДНК-анализ сидящего тела из могилы в Бирке, о которой шла речь в главе 5, подтвердил, что этот знатный воин был женщиной. О спорах, вызванных этим открытием, и их значении для гендерных исследований эпохи викингов мы упоминали выше. Что касается дальнейших археологических сравнений, среди женских захоронений, в которых пол определен только по остеологическим признакам, есть около пятнадцати могил с одиночными топорами, еще несколько с копьем или ножом, возможно, несколькими стрелами, иногда со щитом. В рамках общепринятых интерпретаций, применяемых к мужским могилам, не многие из них могли бы считаться воинскими захоронениями. Полные комплекты вооружения, как в могиле из Бирки, встречаются крайне редко.

Вряд ли есть основания предполагать, что в древнескандинавских преданиях речь может идти о реальных личностях, пусть даже живших в далекой древности, не в последнюю очередь потому, что такие фигуры появляются строго в определенных жанрах саг и не появляются в других. Впрочем, это совершенно не отрицает существования настоящих женщин-воительниц. На самом деле средневековые тексты увлекательны, но, строго говоря, совершенно не нужны для интерпретации данных раскопок. Захоронения, которые мы находим, не имеют никакого отношения к средневековым сагам, легендам или поэтическим вольностям — это эмпирически наблюдаемая реальность эпохи викингов.

Само по себе присутствие оружия не обязательно определяет или подтверждает воинский статус погребенного. То же касается гендера — здесь всегда есть альтернативные возможности. Некоторые ученые пытаются проводить тонкие различия между разными типами комбатантов, но, пересекаясь с идентичностью, эта классификация приобретает довольно причудливые очертания. С определенного момента эти дебаты становятся просто абсурдными в контексте реальности эпохи викингов. (Представьте себе двух монахов, разглядывающих со стены монастыря приближающийся отряд: «Как ты думаешь, это профессиональные воины или они больше похожи на ополчение?» — в то время как у них за спиной горит часовня.) Но мы должны позаботиться о том, чтобы в каждом рассматриваемом случае стандарты научного исследования применялись без оглядки на пол, и по возможности непредвзято воспринимать потенциальные сложные ситуации. Если ученые, найдя всего одного человека мужского пола, похороненного с большим количеством оружия, готовы утверждать, что его можно отнести к мужскому гендеру и интерпретировать как воина (а в диаспоре викингов есть сотни таких примеров, и они не вызывают особых споров), то они должны быть готовы прийти к такому же выводу при отличающемся определении пола.