– В землянке.
– Не может этого… – Мысли так и закружились у меня в голове. – Отведи меня к ней. – Я попытался подняться, но снова откинулся на тюфяк и закашлялся: бок пронзила острая боль.
– Тихо. – Пьетюр приобнял меня одной рукой и помог усесться. – Она…
– Она – что? – Я хотел было встать, но рухнул обратно, схватившись за живот: мне показалось, что внутренности мои вот-вот вылезут наружу. Что-то в выражении лица Пьетюра остановило меня. – Что?
– Анна… умерла, – хрипло ответил он.
– Покажи ее мне.
Пьетюр подхватил меня на руки, будто весу во мне было не больше, чем в ребенке, хотя я заметил, как резко он втянул в себя воздух.
– Оставь меня! – вскрикнул я. – Тебе же больно.
– Ерунда, – ответил он и, взвалив меня к себе на спину, принялся спускаться по лестнице. Пробираясь по снегу, он прижимал меня к себе. Каждый его шаг лезвием вонзался мне в бок, и я втягивал воздух сквозь стиснутые зубы.
Я прислонился головой к его теплому плечу, стараясь не показывать, как мне больно.
Анна лежала на постели, в ее объятиях покоился завернутый в одеяло ребенок. Роуса стояла на коленях подле них и держала Анну за руку. Плечи ее тряслись.
Я положил ладонь ей на плечо и ощутил каждую ее хрупкую косточку. Она дернулась и отодвинулась от меня.
– Я не чудовище, – сказал я, но слова мои прозвучали рыком, и она снова вздрогнула.
– Конечно, нет, Йоун, – пролепетала она, испуганно округлив глаза. Я видел, как бешено стучит ее сердце, по дрожанию нежной кожи в ямке между ключиц.
Я хотел улыбнуться, но получилась гримаса.
Тяжело дыша, я рухнул на скамью: каждый вдох казался мне языком пламени, лизавшим рану.
В смерти Анна была красива. Капризный рот ее утратил свои упрямые очертания, а лицо больше не искажала злоба, при жизни то и дело омрачавшая ее взгляд.
– Она была обречена с самого начала, – пробормотал Пьетюр. – Погляди, кожа да кости. Одному Богу известно, как она сумела сюда добраться.