Я потянулся к крохотному сморщенному комочку.
– Бедное мое дитя!
Пьетюр покачал головой.
– Не твое.
Я нахмурился.
– Но…
– Этот ребенок не может быть твоим, Йоун. Ты же знаешь, что не может… – Он осекся, и я обхватил голову руками.
Роуса и Пьетюр переглянулись, и Пьетюр покачал головой: молчи, мол.
– В чем дело? Что она вам сказала?
– Это неважно, – отозвался Пьетюр.
– Скажи ему, – вмешалась Роуса так решительно, будто события последней недели ожесточили ее.
Пьетюр тяжело вздохнул.
– Скажи мне!
Оба они молчали.
– Ее дядя, – наконец еле различимо прошептала Роуса, и мне даже почудилось, что я ослышался. Я попросил ее повторить, потому что это было совсем,
Пьетюр взъерошил волосы.
– Пабби – Оддюр Тордсон.
– Нет! – Я вздрогнул, вспомнив того безмозглого пьяницу, в чьем доме Анна жила до нашей свадьбы. С ним она росла как трава. Я припомнил, что она избегала его как могла и то и дело уходила бродить по холмам. Мне вспомнилось и то, с какой радостью она согласилась стать моей женой – так отчаянно ей хотелось уехать из Тингведлира. Но близость со мной была ей неприятна, и когда я ложился на нее сверху, глаза ее наполнялись таким презрением и ненавистью, что у меня ничего не выходило.