В дверях, запыхавшийся, как после бега, стоит Паудль. Он с изумлением разглядывает ее мокрую одежду и качает головой.

– Сельчане уже сплетничают вовсю, – тяжело дыша, выпаливает он.

На Роусу накатывает дурнота.

– Что они говорят?

– Та старуха – Гвюдрун, да? Она утверждает, что знает, кто убил Анну.

– Ну тогда она провидица. – Роусу мутит: она уже знает, что сейчас скажет Паудль.

– Они говорят, что второй жене Йоуна, то есть тебе, была выгодна смерть Анны.

И тут Роуса начинает хохотать. Это так же неожиданно для нее самой, как и для Паудля, но она не может перестать и сгибается пополам от смеха. Она понимает, как все закончится: ее привезут на альтинг и повесят. Мужчинам за убийство отрубают голову, а женщин вешают – так рассказывал ей пабби. Тела казненных оставляют гнить в назидание остальным. Вороны обгладывают их до костей.

Смех ее переходит в прерывистые заикания. Йоун такого не допустит. Но если обвинят ее, это подтвердит его невиновность…

– Я не дам тебя в обиду. – Паудль обнимает ее.

– Нет! – Она упирается руками в его грудь и пятится назад. Она не может подвергать его опасности, не может позволить ему шагнуть в болото, которое поглотит их обоих.

Он хочет подойти ближе, но она вытягивает руки перед собой, будто обороняясь от нападения.

– Я мужняя жена, и не тебе меня спасать.

Он останавливается, и в глазах его отражается такая боль, что она чуть было не сдается и не падает в его объятия. Она переводит дыхание.

– Мне нужно… нужно рассказать Йоуну, что они говорят.

Он скупо кивает.

– Можно с тобой?

– Конечно, – говорит она, словно они друг другу чужие.

Паудль идет следом за ней вверх по склону, и жалящие капли превращают красивое белое покрывало в серую топкую жижу. Если дождь не прекратится, селению будет грозить потоп – опасность даже более серьезная, чем метель.

В грязи под ногами Роусы что-то сверкает. Она наклоняется. Маленькая стеклянная женщина. Одна рука у нее откололась, а вглядевшись пристальнее, Роуса замечает еще и глубокую трещину, проходящую через самую середину фигурки, как будто на нее наступили. Теперь она изуродована, и остается лишь выбросить ее. Но Роуса подбирает и прячет в карман эту хрупкую вещицу, прочностью которой совсем недавно так восхищалась.