Юный прапорщик упёрся было плечами в стоящих рядом с ним офицеров, но был выдернут и поставлен вперёд.

— Итак, — продолжил полковник, наклонил голову. — Оный прапорщик объявлен вне закона за то, что в ночь с 14 на 15 декабря приказал солдатам Преображенского полка добивать раненых.

— Да я разве в этом виноват? — взвился прапорщик. — Эту команду сам полковник Шипов дал. Может, мы им смерть облегчили.

Клеопин не выдержал. Подошёл к Рогозину и, взяв его за воротник, хорошенько встряхнул, говоря прямо в лицо:

— Мы на Кавказе даже чеченов раненых не добивали! Подполковник Беляев от Бородина до Парижа прошёл — ни одного раненого француза не приказал расстрелять! Я три месяца на дорогах партизанил да офицеров расстреливал, но тоже ни одного раненого не добил... Ладно...

Полковник оставил прапорщика и повернулся к старому другу:

— А лично вы, Павел Николаевич, попали в этот список за поселян... Что там ваши малоросские казаки в Новгородской губернии вытворяли? Баб насиловали да на крестьянах учились головы рубить? А вы как командир этого не остановили...

— На мне лично — крови нет, — глухо сказал Еланин. — Но революция — это стихия! Её не остановить. А вы, полковник, войдёте в историю как один из палачей революции.

— Вот-вот, — поморщился Клеопин, как от зубной боли. — Играем словами, солдат на бунт поднимаем... А ту Россию, что деды-прадеды собирали, профукали. И мне, палачу вашему, «революционному», думать приходится — как от вас, изменников, империю очистить да турок с персами вкупе с поляками выгонять... Оратор из меня скверный, простите. Но вы, господа революционеры, такого натворили, что никакому Гришке Отрепьеву в страшном сне не приснится! Впрочем, — махнул рукой полковник, подзывая солдат. — Уводите!

Игумен, грустно взирающий на эту сцену, подошёл было к приговорённым. Но и Еланин, и Рогозин только отмахнулись, считая, что грехов на них нет, а исповедоваться вражескому (!) попу непристойно! С тем и ушли в свой последний путь...

Когда их уводили, повисла гробовая тишина. В этот момент не только мятежники, но и императорские офицеры чувствовали на себе огромную неподъёмную тяжесть... Но хуже всего пришлось, наверное, самому полковнику, отдавшему приказ.

— Теперь — обо всех остальных, — пересиливая себя, сказал Николай. — Вы — мятежники, коим по всем законам положена смерть. Но! В пакете, вместе с Манифестом и «чёрным» списком, была ещё и записка от первого министра и начальника Главного штаба Киселёва, в которой он разрешил мне поступать с пленными мятежными офицерами на своё собственное усмотрение. Итак, я предлагаю вам выбор: либо вы остаётесь здесь, приносите присягу императору Михаилу и принимаете под командование пехотные взвода, либо — идёте на Кавказ в качестве рядовых солдат.